Пила из рук Макухи и Охрименко перешла к Сидору и

Климычу. «Сознательные ребята, с совестью», – подумал дед Макуха. Они с Охрименко присели в сторонке и закурили. Включились в работу и еще трое. Только шестой возчик, длинноногий рыжеватый дядя, продолжал сидеть, чертя хворостинкой на снегу.

Поработав с полчаса, Климыч повернул голову, сурово посмотрел на сидящего мужика и с укором в голосе сказал:

– А ты, Поликарп, чего сидишь? Видишь, парень обмозолил руки до крови. – Он кивнул головой на Кострова. –

А ну, смени!

Поликарп ухмыльнулся и воткнул хворостину торчком в снег.

– Что-то в носу щекотка и работать неохотка, – ответил он. – Коли б еще водка предвиделась…

Он все же поднялся, взял из рук Кострова колун и встряхнул его, как бы испытывая прочность.

– Таким не обмозолишь! Разве что с непривычки, –

усмехнулся он.

Костров смутился. Конечно, мозоли он натер с непривычки. Ему почти и не приходилось колоть дрова. За всю свою партизанскую жизнь расколол в землянке несколько поленьев. А до войны и совсем не случалось. Ведь в Москве в доме было центральное отопление, газовая плита.

«Вот нелепо, – подумал Костров, – прожил жизнь и не колол дров. Объяви сейчас об этом – засмеют».

В это время на улицу поселка въехали сани Полищука.

Пегая брюхатая лошаденка быстро семенила мохнатыми ногами. Староста грозно улюлюкал, потряхивая вожжами.

Он проехал мимо работающих и даже не взглянул на них.

– Ну и борова послал вам бог на голову, – провожая взглядом удалявшиеся сани, сказал Климыч.

– Почему нам? – спросил Рузметов.

– А кому же еще? Не нам же…

– А нам на него тоже чихать, – вмешался в разговор

Борис Веремчук. – Подумаешь, начальник нашелся!