Староста мотнул головой, усмехнулся:

– Да нет, еще пара осталась.

– Опять пара?

– Опять, – махнул рукой Полищук и нетвердой походкой направился к своему дому.

Ночь. В бараке светло от фонаря «летучая мышь» и большой керосиновой лампы, жаром пышет от раскаленной добела железной печки. Пир идет горой. Староста не ударил лицом в грязь и организовал все как следует. На столе мясные щи, жареный поросенок, пшеничные лепешки, соленые огурцы.

Кое-кто уже успел захмелеть.

– Ну, за что же еще выпьем? – Охрименко встал, поднял большую глиняную кружку и обвел всех своими задумчивыми, умными глазами. – Что за мода: пить и молчать!

Не воду же пьем.

– Правильно… А то как монахи, – раздались голоса.

– Давай что-нибудь сам придумай, – посоветовал Веремчук.

– А я и не знаю, что придумать, – дернув плечами, ответил Охрименко, соображая, как лучше приступить к делу. Но совершенно неожиданно пришла помощь.

– За Россию выпьем, – неуверенно подал голос захмелевший Сидор и добавил громче: – За Россию-матушку!

Наступила напряженная тишина.

Охрименко с трудом сдержал подступающее к горлу радостное волнение. В его планы не входило выказывать сразу свои чувства.

– России нет! – громко сказал он. – Нет России, похоронили ее, а за покойников и пить нечего!

Возчики словно сразу протрезвели. Лица их стали бледными. Холодными, недоверчивыми глазами они смотрели на Охрименко.

А он стоял с кружкой в руке, сощурив глаза, выпрямившись, и чувствовал, как в коленях его возникает противная мелкая дрожь.

«Шутка-то шуткой, – подумал он, – а за сердце хватает». Напряженную тишину снова нарушил Сидор.

– А куда же она девалась, Россия? Что это тебе – пуговка, что ли? – мрачно спросил он.

– Была и нету. Немцу покорилась Россия, – ответил