11

Стоит март, но весна чувствуется лишь днем, когда под теплыми лучами солнышка появляются первые проталины.

А к вечеру мороз снова крепчает, и кажется – весна так же далека, как была в январе.

В подвале под развалинами элеватора, где опять встретились капитан Костров и Дмитрий Карпович Беляк, сейчас особенно сыро и неуютно. На перевернутом вверх дном ящике горят две свечи, тускло освещающие мрачную клетушку. На полу – пучки грязной, истоптанной соломы.

Зябко, холодно, пробирает дрожь.

Предстоит встреча с надзирателем тюрьмы, которого должен привести сюда Микулич. Но до встречи еще добрый час. Друзья неторопливо беседуют.

– В городе опять паника, – заметил Беляк. – Заседаниям, совещаниям в управе нет конца. Немцы требуют от Скалона решительных действий, а что он может сделать?

Гитлеровцы не могли смириться с тем, что в семи километрах от города, что называется, под самым носом городских властей, партизаны совершили дерзкий налет на школу. Но ответить ударом на удар оккупанты не могли, –

партизаны были неуловимы. Единственное, что оставалось гестаповцам, – это провести массовые аресты по городу.

Было схвачено и посажено в тюрьму около трехсот человек. Началось следствие, подобное тому, какое велось после взрыва гостиницы. Только тогда фашисты считали, что диверсионный акт совершен небольшой группой – двумя-тремя лицами из числа горожан, а теперь они были уверены, что в разгроме школы участвовало не меньше сотни хорошо вооруженных людей, безусловно, не городских. Тем не менее арестованы были горожане, и гестапо упорно добивалось от них показаний.

– Я опасаюсь за Полищука, – произнес Костров. – Боюсь, что не выдержит, сдаст, а тогда дело примет плохой оборот.

Начавшиеся в городе аресты в первые же дни коснулись и леспромхоза. Да и не могли не коснуться. Нетрудно было установить, что в ночь налета в школу пришел обоз с дровами. Полищука арестовали. Правда, прямых улик против старосты гитлеровцы не имели, причастие его к налету на школу ничем не подтверждалось. И все же его посадили в городскую тюрьму.

Через надзирателя тюрьмы было известно, что на допросах Полищук вел себя очень спокойно. Он твердил одно: его дело заготовить дрова и погрузить, а за остальное отвечает управа. Откуда она берет возчиков и что это за люди – его не касается. Он сожалеет только, что бесследно пропал один из его полицаев, посланный с обозом.

Такие доводы были вполне убедительными, но старосту пока что по-прежнему продолжали держать под арестом.

– А я за старика не боюсь, – сказал Беляк. – Он производит на меня хорошее впечатление. Другое дело – Скорняк. Эта дрянь может подпортить нам.