Ее качнуло к нему, и он почуял, как от нее пахнет алкоголем, но это оказалось совсем не противно, а вместе с запахом духов и вовсе смешалось в пряный аромат.
– Смотри, – сказала она, поднимая перед ним серебристую дамскую сумочку. – Вот здесь есть все, что надо, чтобы создать домашний уют.
Она достала из нее серебряную фляжку, украшенную драгоценными камнями.
– И все, что может утешить мужчину, – повторила она и бесстыдно, но крайне соблазнительно раздвинула губки. – Иди-ка сюда, я тебе покажу.
Голос ее снизился до хриплого шепота, потом она засмеялась и закружилась в ритме вальса, напевая мелодию «Голубого Дуная», и тонкая ткань ее платья развевалась вокруг ее бедер. Одетые в шелковые чулочки ножки ее мерцали в мягком свете, а когда она с размаху шлепнулась на койку Марка, юбки ее надулись воздухом и взметнулись так высоко, что он увидел пояс с подвязками, на которых держались чулочки, украшенный вышивкой в виде бабочек. Крылья бабочек были усеяны разноцветными блестками, что создавало странный контраст с бледной и мягкой кожей ее бедер.
– Иди ко мне, Марки, иди, и мы с тобой немножко выпьем.
Она похлопала по койке рядом с собой и шевельнула попкой, освобождая ему место рядом с собой. Юбки задрались еще выше, и стал виден клин ее шелковых трусиков между бедер. Материал оказался столь прозрачен, что под шелком отчетливо виднелись прижатые к телу золотистые колечки волос.
В груди Марка что-то треснуло. Еще мгновение он пытался думать о последствиях, сдержаться, помнить о нравственной и благоразумной линии поведения, но, увы, уже понял, что на самом деле все давно решил, еще когда позволил ей остаться.
– Ну иди же, Марк…
Дразня его, она помахала перед ним фляжкой, и свет отражался от нее серебристыми лучиками, играющими у него в глазах. Трещина в его груди стала шире, и желание хлынуло в полную силу, смыв все сдерживающие подпорки. Он успел заметить, как ее глаза торжествующе вспыхнули, и она с радостью приняла его в постель с негромким животным визгом, а руки ее с удивительной силой обвились вокруг его шеи.
Маленькая и крепкая, быстрая и настойчивая, она оказалась столь же опытной в любви, как и Хелена Макдональд, но иначе, по-своему.
Ее юная плоть дышала свежестью, безупречная кожа блестела; она демонстрировала упоительную пластичность, что выглядело еще более поразительным при ее удивительной бледности.
Она сбросила с плеча бретельку и, мурлыча, словно кошечка, обнажила перед Марком одну лоснящуюся грудь. Марк громко охнул от неожиданности. Грудь ее, белая, как фарфор, словно отсвечивала и выглядела несколько великоватой для ее тоненькой, хрупкой фигурки, зато оказалась твердой и крепкой – и упругой тоже, когда он коснулся ее. Крохотный сосок смотрелся как маленький драгоценный камешек, как золотая монетка на сияющем фоне, совсем бледный по сравнению с сосками Хелены, темными, сморщенными и усеянными редкими черными волосками.