– Братья! – возвысил он голос. – Когда после рождественских каникул шахты снова заработали, две тысячи членов нашей организации узнали о том, что они уволены, выброшены на улицу… их вышвырнули за ненадобностью, как дырявые истоптанные сапоги…

Зал загудел, как рассерженный улей в жаркий летний день, но угрюмая неподвижность тысяч тел, тесно прижатых друг к другу казалась куда более зловещей, чем любое движение.

– Братья! – Фергюс медленно повел руками, как гипнотизер, делающий пассы. – Братья! С конца этого месяца и каждый последующий месяц еще по шестьсот человек будут… – он снова сделал паузу и яростно выпалил слово, которое употребляют официальные лица: – сокращены!

Услышав эти слова, толпа качнулась, как от оглушающего удара, и все сборище словно остолбенело. Наступила мертвая тишина, которая длилась, пока в задних рядах не завопил чей-то голос:

– Нет, братья! Нет!

И тут все как один взревели, словно бешеный прибой в штормовой день, когда огромные волны с шумом и грохотом разбиваются о скалистый берег.

Фергюс дал им возможность прокричаться; сунув большие пальцы рук за измятую жилетку, он молча наблюдал за ними, торжествуя, наслаждаясь эйфорией власти. Он прикинул силу их ответной реакции и в тот момент, когда она стала стихать, поднял обе руки. Почти сразу в зале снова наступила тишина.

– Братья! А вы хоть знаете о том, что черные зарабатывают по два шиллинга и два пенса в день? Только черномазые могут жить на такие деньги!

Он дал им секунду, чтобы до них дошло сказанное, но не больше, и продолжил, поставив перед толпой вполне разумный вопрос:

– И как вы думаете, кто займет место двух тысяч наших братьев, которые остались без работы? Кто заменит шесть сотен, которые присоединятся к ним к концу этого месяца… и следующего месяца, и следующего? Кто отберет у вас вашу работу? Твою работу, – он стал тыкать пальцем в каждого по очереди, – и твою, и твою, и твою? Кто отберет еду у ваших детей, вырвет ее из их ртов?

Он сделал театральную паузу, будто ожидая ответа, вскинув голову и улыбаясь, и при этом обводил слушателей горящими глазами.

– Братья! Я скажу вам, кто это. Грязные кафры[22], вот кто!

Все вскочили на ноги, с грохотом переворачивая скамейки; голоса слились в оглушительный злобный рев, в воздухе замелькали крепко сжатые кулаки.

– Нет, братья, нет!

Обутые в сапоги ноги грохотали в унисон; рабочие повторяли и повторяли эту фразу, потрясая в воздухе сжатыми кулаками.

Фергюс Макдональд резко сел на место. Гарри Фишер медвежьей лапой сжал его плечо, молча поздравив с успехом, и только потом тяжело встал.