– Мне кажется, сегодня мы слегка переработали, мой мальчик, – признал Шон Кортни, словно ухитрился прочитать его мысли. – Но мне очень хотелось как следует подготовиться до того, как мы встанем на якорь в Столовой бухте. Спасибо тебе, Марк. А теперь почему бы тебе не спуститься вниз и не присоединиться к танцующим?

С верхней палубы корабля Марк заглянул вниз, в разрыв прогулочной палубы, туда, где в стройном беспорядке кружились пары. Корабельный оркестр наяривал Штрауса, и танцоры мчались в бешеном вихре, женские юбки развевались, как лепестки экзотических цветов, их крики и смех доносились благозвучным музыкальным контрапунктом бравурной мелодии вальса.

В танцующей толпе Марк отыскал взглядом Сторму Кортни. Это оказалось нетрудно, ее фигура выделялась особым изяществом: отклонившись назад в объятиях партнера, она с упоением кружилась по залу – ее темная прическа блестела в свете ламп, обнаженные плечи сияли золотистым восковым совершенством.

Марк закурил сигарету и оперся об ограждение, продолжая смотреть на нее. Странное дело, в огромных молчаливых пространствах девственной природы он никогда не чувствовал себя одиноким, а здесь, окруженный музыкой, весельем, смехом молодежи, он ощущал глубокое одиночество.

Предложение генерала спуститься и присоединиться к танцующим оказалось непреднамеренно жестоким. В компании богатой молодежи он будет чувствовать себя лишним. Эти люди знают друг друга с детства, они – сплоченная, связанная тесными узами элита, сливки общества; они всегда ревниво смыкают ряды перед любыми чужаками, особенно перед теми, кто не обладает необходимыми требованиями, которые диктуют богатство и социальное положение.

Он представил себе, как спускается и приглашает Сторму Кортни на вальс, как ей становится стыдно, что с ней заговаривает этот человечек, секретарь ее отца, представил ехидные и придирчивые замечания, покровительственным тоном задаваемые вопросы. «Ты что, и в самом деле печатаешь на машинке буковки, старина?» От самой этой мысли он начинал злиться и краска бросалась ему в лицо.

И все-таки еще целых полчаса он не уходил от перил, наслаждаясь каждым мгновением, когда наблюдал за Стормой, и ненавидя каждого ее партнера холодной непримиримой ненавистью.

Наконец он спустился к себе в каюту, но долго не мог уснуть. Стал писать письмо Марион Литтлджон и неожиданно для себя почувствовал, как тепло стало у него на душе при мысли о ней, такого он не испытывал уже несколько месяцев. Вспомнилась ее кротость, ее доброта и искренность, чистота ее привязанности к нему – все эти ее качества теперь казались Марку драгоценными. На страницах письма он припомнил ее визит в Дурбан перед самым его отъездом. Генерал оказался человеком понимающим, и они с ней целых два дня провели вместе. Марион с трепетом восприняла новое его положение, а его окружение произвело на девушку огромное впечатление. Однако еще одна попытка физического сближения в домике Марка, где они находились совершенно одни, оказалась, пожалуй, даже менее удачной, чем в первый раз. Марк думал разорвать их помолвку, но все не выпадало удобного случая, да и смелости не хватило. В конце концов Марк с облегчением посадил ее на поезд. И вот теперь одиночество и долгая разлука с ней пробудили в нем ностальгические воспоминания. Он писал ей искренне, испытывая по-настоящему теплое чувство, но, когда заклеил конверт, обнаружил, что спать ему по-прежнему не хочется.