– Ну поцелуй же меня, бедолагу! – снова проорал Дерек, громко отрыгнув прорвавшийся наружу воздух.

И все засмеялись, прямо как придворные над шуткой короля. Старый добрый Дерек. А что, имеет право, ему закон не писан… эх, старина Дерек!

Он отставил пустую бутылку.

– Храни, пока я не вернусь, женушка! – захохотал Дерек.

Красной лапищей со сбитыми костяшками он схватил Сторму за грудь и больно сжал ее. От унижения и ненависти она ощутила холод, дрожь и слабость.

У нее и прежде много раз бывали задержки, и Сторма не очень обеспокоилась, пока это не случилось и на второй месяц и в ежедневнике не появился еще один пропуск. Она хотела было рассказать об этом Марку, но как раз в тот день они и поссорились. Сторма все-таки надеялась, что все само собой рассосется, но проходили недели, и случившееся предстало перед ней во всей своей чудовищной грандиозности, как ни пыталась она спрятаться в своем замке из золота и слоновой кости. Такое нередко случалось с другими девушками, обыкновенными, простыми работницами, но только не со Стормой Кортни. Такие, как Сторма, живут по иным правилам.

Когда сомнений совсем не осталось, Сторма прежде всего подумала про Марка Андерса. Страх острыми колючками впился в ее сердечко, и ей сразу захотелось броситься к нему, обвить руками его шею, припасть к его груди. Но присущая всем Кортни упрямая и необузданная гордость подавила этот порыв. Не она к нему, а он должен прийти к ней. Она твердо решила, что это он должен явиться и принять ее условия, – она не собирается менять правила, которые сама для себя придумала. Но при одной мысли о Марке, даже в ее душевном смятении, сердце Стормы сжималось, ноги дрожали и все тело слабело.

Когда в первый раз Сторма ушла от Марка, она каждую ночь беззвучно плакала – и вот теперь плакала тоже. Узнав, что в потаенных глубинах ее организма растет его ребенок, она тосковала по нему еще больше. Но извращенная, уродливая гордыня вцепилась в нее, как бульдог, и не желала ослабить своей хватки. Сторма даже не сообщила Марку о своем положении. «Не надо меня дразнить, Марк Андерс!» – предупреждала она его.

А он не послушался. За такое своеволие она возненавидела его, то есть именно за то, за что и полюбила. И теперь уже не могла пойти ему навстречу.

Еще она много думала о своей матери. Между ними существовала большая душевная близость, Сторма всегда могла положиться на мать: на ее верность, жизненный опыт и здравый смысл. Но она цепенела при мысли о том, что, стоит только рассказать обо всем матери, это сразу станет известно отцу. Руфь Кортни ничего не таила от мужа, как и он от нее.