– Ведь мы знали, что так оно и будет, – прошептала Сторма. – И все-таки я почему-то не верила. Будто одним желанием можно остановить неизбежное.

– Рано утром я отправляюсь к твоему отцу, – сказал Марк. – Он должен об этом знать.

– Да, мы должны быть готовы бороться с ними, – кивнула она.

– А ты что будешь делать? Я не могу оставить тебя здесь с Джоном.

– И с собой не можешь взять… к отцу, – кивнула она. – Все нормально, Марк, мы с Джоном отправимся к себе. И подождем тебя там.

– Я приеду за вами, а когда снова вернемся сюда, мы уже будем муж и жена.

Сторма прижалась к нему еще плотнее.

– Если будет куда возвращаться, – прошептала она. – Ох, Марк, Марк, нельзя допустить, чтобы они это сделали! Затопить это все… это…

Не найдя нужных слов, она замолчала, прильнув к нему.

Снова потекли минуты молчания, пока тихий деликатный кашель не заставил их встрепенуться. Марк выпрямился и увидел в темноте знакомую мощную фигуру Пунгуша; освещенный мерцанием звезд, тот стоял внизу возле веранды.

– Пунгуш, – сказал Марк, – я вижу тебя.

– И я тебя вижу, Джамела, – ответил на приветствие зулус. – Я ходил к стоянке чужих людей. Лесорубов, людей с раскрашенными столбиками и острыми топорами.

Он повернул голову и посмотрел в сторону долины, и Марк со Стормой тоже посмотрели в ту сторону. Под склонами скал мерцали красноватые огни множества костров, и в неподвижном ночном воздухе слышались далекие голоса и смех.

– И что? – спросил Марк.

– Там у них двое белых. Один молодой и плохо видит, он человек маленький, а вот другой – он большой и плотный, стоит на ногах крепко, как буйвол, а вот ходит тихо и говорит спокойно и мало.

– И что? – повторил вопрос Марк.

– Я и раньше видел этого человека здесь, в долине. – Пунгуш помолчал. – Это тот самый, тихий, о котором мы говорили. Тот самый, кто стрелял в игзегу, твоего дедушку, а потом сидел и курил, глядя, как он умирает.

Хобдей бесшумно и уверенно двигался по краю вырубки. Сейчас топоры молчали, но, как только кончится полдневный перерыв, заговорят снова. Пробьет час пополудни, и люди вернутся к работе. Он выжмет из них все соки, он, как никто, умеет вытягивать из подчиненных все жилы и гордится своей способностью заставить их работать много больше, чем им за это платят. Именно за это Дирк Кортни ценит его, а еще, конечно, за преданность, лютую, непоколебимую, безотказную преданность. В нем не было ни грана брезгливости, он не знал, что такое колебание. Когда Дирк Кортни приказывал, лишних вопросов он не задавал. Ежедневная мзда, которую получал Хобдей, становилась все более солидной, он уже считался человеком состоятельным, а когда станут распределять новые земли, эти участки красноватой, плодородной и прекрасно орошаемой почвы, сочной, как свежая говядина, его прибыток окончательно станет полноценным.