– Старик! А что я здесь… Как я?

– А помирал ты, князь, – тихо сказал старик. – Всю зиму помирал. А вот и жив, – и, помолчав добавил: – Зато все другие померли. Один я теперь здесь.

Ты вздрогнул и открыл глаза, и посмотрел на старика. Он повторил:

– Один. – После еще сказал: – Мор был.

– Как это мор? – не понял ты.

– А так. Всех, кто тебя выхаживал, сморило. Всех! – громко повторил он и перекрестился. – А ты живой!

И больше уже ничего не сказал. И не крестился! А отвернулся от тебя и вышел. Ты слышал, как открылась дверь…

И так и осталась открытой. Со двора дохнул ветер. Весна, подумал ты. Потом еще: трава уже, наверное, зеленая. И сыновья твои растут, дальше подумалось, Давыду уже надо дать удел, пошлю его на Витьбеск…

Тьфу, спохватился ты, вот же привяжется! И опять закрыл глаза. Лежал, слушал себя… и улыбался. Как хорошо-то, Господи! Вот я, легко подумалось, никто, лишен всего – а кем я был, тем и остался, и если не берешь Ты меня, Господи, так на то Твоя воля. Но разве волк я, Господи? Нет во мне зла, и вообще ничего во мне нет, пуст я, дырявый мех, никчемный. А сын каков! Вот бы ему…

Давыд сказал:

– А Глеб искал тебя. Не наш Глеб – новгородский, Святославич. Убить хотел!

Убить… Всеслав поморщился, спросил:

– А наш Глеб? Мой?!

– С Едзивиллом, – ответил Давыд.

А Ус сразу прибавил:

– И Ростислав там, и Борис. А Святослав у Гимбута. Мал Святослав!

– Мал, – согласился ты…

Вдруг горько стало, гадко! Ложь все это, подумалось. А прав был Старый Харальд, когда он говорил, что конунг не может бросить власть, которую он получил вместе с рождением. Власть – это крест! И сыновья твои – твой крест! И зверь уже проснулся и оскалился, и… Господи, слаб я! Червь я! Да, самому мне ничего не надо, но… род мой, кровь моя! От Буса так заведено…

Ты приложил пальцы к вискам и прочитал «Отче наш». Потом еще раз прочитал. Потом еще. Потом сам, без Дывыдовой помощи, сел и велел, чтобы призвали старика. Призвали. Ты сказал, что желаешь его одарить. А он в ответ сказал, что ничего от тебя не примет – и перекрестился. А потом он даже отказался отвечать, как его звать. Только сказал:

– Лучше скорее уходи! Тогда и я, даст Бог, уйду.