Вот там и стой! И жди. А я пока пойду. Вернусь, вернусь…

Князь перекрестился и вышел.

А в гриднице уже сидели, ждали. Князь вошел – они сразу вскочили. Он отмахнулся – они сели вразнобой. Чад, смрад! Объедки на столе! Князь сел, носом повел, поморщился. Игнат схватился прибирать. Князь осмотрелся. Было сразу видно, что здесь ночью даже не ложились. Хвосты поджали, псы! Князь насмешливо спросил:

– Да что вы как на тризне?!

Но все опять молчали. Странно, подумал князь, и уже хотел было спросить, чего это они такие… Как Туча вдруг резко встал и так же резко сказал:

– Митяй повесился!

Вот так! Князь сжал кулаки, замер, невольно прислушался к зверю… Зверь сыто молчал. Ну, значит, так оно и есть: повесился! Да что теперь! Князь тяжело, глухо сказал:

– Сядь!

Туча сел. Опять они молчали. Тогда князь спросил:

– Где? Как он так?

Теперь уже заговорил Горяй:

– А прямо на воротах. Мы здесь сошлись, мы и не знали. А он был там, при воротах. Это как вече порешило их не запирать, он и стоял при них, при открытых. И люди были с ним, посадские. А как и когда он с веревкой управился, того, они говорят, не уследили. Как будто кто им глаза отвел!

– Висит? – хрипло спросил Всеслав.

– Висит.

– И пусть висит. Я так хочу!

Горяй кивнул. И князь еще отметил, что никто не крестится – будто при нем смеют. Вот даже как! Князь зло откашлялся и отодвинул поданную мису. Взял только хлеб и надломил его, и вырвал мякиш. Волк, зло подумал он про себя… И уже попросту, своим обычным голосом спросил:

– А где послы?

– За Черным Плесом, – ответил Горяй.

Князь кивнул, дожевал, старательно утерся. Сидел, смотрел перед собой, на крошки хлеба, думал. Потом, не поднимая головы, сказал:

– Горяй, ты здесь останешься. Ворот не закрывать. Митяя не снимать. А сюда, в терем, никого и ни за чем не впускать! Скажешь: так князь велел. И еще скажешь вот что… Скажешь Любиму! А если он сам не придет, то призовешь его моим велением и скажешь ему: чтобы до среды он, пес… так и скажешь ему: «пес»… чтобы до среды он, пес, всё посчитал и там, под Зовуном, в среду на вече всем сказал, сколько мне и роду моему от града причитается за волоки, за виры, за вес, за рабов – за все. И чтобы срок назвал, когда отдаст!