Хотя, конечно, не на нем, и даже не на Нерядце, потому что кто такой Нерядец, а на тех, кто его подослал. Но разве кто в таком сознается?! Все целовали крест, божились: не мы это, да как бы мы могли, он же нам брат, ищи, Угрим, не здесь! Вон он к тебе и пришел. И молчит! Да как же так?! Да ты ни сном ни духом! Вот что ты тогда думал! А сказал только:

– Угрим…

И то едва слышно, чуть выдавил. И отвернулся…

И только тогда увидел девочку – простоволосую, в белой рубахе. Она стояла на коленях у печи и смотрела на огонь. И то протянет к нему руки, то отдернет. Мала еще, подумал ты, совсем еще дитя. А уже как на отца похожа! То есть ты ее сразу узнал. Недобро усмехнулся и сказал:

– Так что же, гостья дорогая! Уважь хозяина!

А она как будто не услышала. Только вдруг застыла и уже не шевелилась. Руки ее были возле самого огня, но пальцы не дрожали. И огонь у нее на щеках отражался. Гостья, насмешливо подумал ты. К хозяину! Зверь широко зевнул и высунул язык и часто-часто задышал… Нет, князь, тут же подумал ты, это совсем не гостья! Угрим – вот это гость. Стоит в дверях, даже не распахнувшись. И он сейчас уйдет, а девочка останется, хоть тебе это теперь совсем не нужно! Да чтобы ты, Угрим!..

Но ничего ты ему тогда не сказал. Да и зачем было что говорить, когда уже и без слов было ясно, что будет оно так, как было с Ярополком оговорено. Правда, ты все-таки еще послал к Глебу гонца, ибо еще надеялся, что вдруг Глеб не захочет тебя слушать. Но Глеб приехал и сказал, что он против отца не пойдет. Да и не желает идти! Только тогда Угрим ушел – в мороз. Вот какова была вторая ваша встреча.

А в первый раз ты встречал его в Друцке. Тогда еще и девочки той не было, еще не родилась. И в Друцке тоже был мороз, и под Угримом конь плясал, он его сдерживал, а конь брыкался, вставал на дыбы. Да и отец той не рожденной еще девочки тоже тогда чуть в седле усидел. И было с ними всего четверо дружинников, и деваться им тогда было некуда! А твоих было семьдесят пять! Но ты своим сказал: «Нет, я один пойду!» И вышел к ним, к Угриму с Ярополком, и даже меч оставил в ножнах. А снег скрипел! Он и сейчас скрипит в ушах, рука колотится и тянется к мечу…

А уже тридцать лет от Друцка миновало! Ярополка Изяславича уже пятнадцать лет как нет в живых. Та девочка уже давно княгиня и при князе, твоем сыне Глебе. Сидят они в Менске. А ее младший брат Ярослав Ярополчич бежал из Киева от дяди Святополка и сел в Берестье, а дядя следом за ним выступил – и Ярослав прислал к тебе за помощью Угрима. Опять его, опять к тебе! И ты опять кривил душой. А надо бы хоть раз сказать ему как есть: Русь велика, Угрим, и много в ней князей, чего ты к волку ходишь?! Да и к какому волку? Старому, беззубому. Ведь даже захотел бы я помочь – и что с того? Вон у печи уже Она стоит. Стоит, я вижу! Ждет. Ну, жди-пожди; отъеду ненадолго, приму послов, вернусь, день кончится, мой пятый день, а там сразу шестой, сойдутся сыновья, все четверо, давно такого не было, а там – седьмой… Да сколько там того седьмого дня?! В час пополудни выходи, бери, как раз вернусь от Зовуна, сам лягу, руки подберу, глаза закрою…