Пустое это, князь, грех так усопших поминать; брат Мономах перед тобой, кровь царская. Вот честь! Ведь мог посла прислать, и обещал посла – но сам пришел, уважил. Улыбается! Веселый, легкий нрав у Мономаха: устроить луг, сесть и смотреть на тех слепцов, которые, завидев сладкий плод, бегут к нему… Но я, брат, не Василько Теребовльский, волк в волчью яму не полезет, зачем это ему, да и разве он охоч до яблок? Вот если бы…

Не сдержался Всеслав, засмеялся! Засмеялся и Владимир. А отсмеявшись, радостно сказал:

– Как славно! А я уже не чаял с тобой свидеться.

– С чего это?

– Дымы прошли.

– Ну и дымы! А я пришел. И ждал. А ты не вышел.

– Винюсь, брат. Не серчай. Не ждал, воистину не ждал уже! Ведь же Дервян сказал, что тебя звали на вече, что обозлился град до лютости. Вот я и подумал: если пошли дымы, значит, у вас беда. Великая!

Тут Мономах даже перекрестился, а после, помолчав, продолжил:

– Я после ночь не спал. Гадал: может, уйти. Не ждал уже, а так стоял. И вдруг видим – ладья. Твоя! А что тогда дымы? Мы оробели.

Всеслав прищурился, подумал и сказал:

– И ты, как все.

А Мономах:

– Нет, брат, я совсем не о том!

– О чем это «о том»?

– О чем и ты.

Сказал – и глаз не отводил брат Мономах; смотрел, как отрок, ясно, не по-княжьи. Он скользкий, подумал Всеслав, он как налим, его так просто не возьмешь. Да и не надо его брать! Сразу берут только глупцы. И Всеслав широко улыбнулся.

А Мономах сразу опять заговорил – быстро, с нахрапом:

– Что я? И ты, брат, тоже оробел! А то чего ты из ладьи не выходил? И я уже подумал, что это Глеб, твой средний, вместо тебя пришел. А что?! На вече его крикнули, вот он в твоей шапке и пришел…

– А я куда? – зло перебил Всеслав.

– А по тебе дымы! Глеб сел на Полтеске, Глеб и пришел. Вместо тебя.