А уже ранней весной, как уже вспоминалось – на Масленой, прибыл к тебе тайный гонец от Изяслава, он звал тебя, и ты ему не верил – а пошел, ибо тогда силу в себе почуял. А сила это хмель. Хмель голову кружил, хмель говорил: князь, не робей; был зван на пир, руки не протянуть, уйти голодным – разве это честь? А будет пир! И вот она, дичина – Русь. Брат Изяслав сперва Волынь отрежет, а после Место Отнее; пусть давится! А ты бери куски поменьше, придет еще и твой черед, и всё ещё вернешь, а пока не спеши. Кто за столом спешит? Холопы да змееныши, находники! И ты не поспешал и не таился, а шумно шел и всем говорил, что идешь на Глеба Новгородского посчитаться с ним за Гзень. И еще даже послал вперед гонца, чтобы он Глебу передал: «Не бойся, брат, ты отпускал меня – и я тебя держать не буду, я тоже вече соберу и тоже повелю: иди! И если дадут тебе уйти, так и уйдешь!» А далее смеялся, ибо знал, что не дадут! Прошли те времена, когда все вече было за него, когда он храбр был, тебя в толпу сгонял…

Да и уже тогда они тебя не тронули, ибо уже тогда шатался новгородский люд, на старину поглядывал…

А дальше было еще больше – уже на следующий год явился у них волхв. И люди его слушали. Волхв склонял их к прежней вере. И люди склонялись. А когда епископ Феодор выходил их срамить, они его каменьями забрасывали. Тогда кинулся Феодор к Глебу. И что же Глеб тогда задумал? А вот что! Глеб объявил, что хочет говорить с волхвом, и что волхву беды не будет – и на этом меч поцеловал, и отдал воеводе меч, и вышел без меча. И вышел к нему волхв. Они сошлись на площади и говорили, Глеб по-змеиному язык раздвоил и был ласков с волхвом, внимал его словам, выспрашивал его и переспрашивал, а волхв ему вещал… А после Глеб вдруг гневно рассмеялся и сказал:

– Да как ты смеешь говорить, кощун, что будет с нами всеми, когда ты даже не знаешь, что будет с тобой! Прямо сейчас!

И тут же выхватил топор из-под полы и зарубил волхва! И сразу сел на коня и уехал в Детинец и там затворился. А волхв лежал на площади. Князь, уезжая, приказал, чтобы не смели его трогать…

Так он тогда, все говорили, сам поднялся! И пошел к реке. А после по реке пошел – в туман – и более того волхва не видели. Но ждут. И верят: волхв придет, и отольются тебе, Глеб, их слезы – епископу Феодору уже отлились. Да еще как! Ибо да кто бы это мог подумать, что ему такое будет – что его на его собственном дворе его же пес уест? А ведь уел – и челядь не отбила, не смогла; вцепился пес, загрыз – и нет Феодора, владыки новгородского. Но людям мало этого! Теперь они так говорят: и тебе, Глеб, смертного суда не избежать, ибо за псом волк явится, за волком – волхв!