III

III

В отличие от сельского населения и студентов, промышленный рабочий класс не испытывал демографических потрясений вплоть до 1980‐х годов, когда его численность стала заметно сокращаться. Это довольно удивительно, если принять во внимание, как много разговоров о “постиндустриальном обществе” ходило еще в 1950‐е годы и сколь революционными были преобразования в технологиях производства, большинство из которых уменьшало долю человеческого труда, обходило или вовсе исключало его, а также с учетом того, что политические партии и движения, опиравшиеся на рабочий класс, примерно с 1970‐х годов переживали кризис. Однако распространенное мнение о том, что старый промышленный рабочий класс исчезает, не подтверждалось статистикой, по крайней мере в мировом масштабе.

За исключением США, где число рабочих, занятых в промышленном производстве, начало уменьшаться с 1965 года, а в 1970‐е годы этот процесс значительно ускорился, количественно промышленный рабочий класс в “золотую эпоху” оставался стабильным даже в старых промышленно развитых странах[92], где составлял примерно треть всего работающего населения. Фактически в восьми странах из двадцати одной, входившей в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), клуб самых развитых стран, в 1960–1980‐е годы его численность даже продолжала увеличиваться. Количество рабочих выросло и в новых промышленных центрах некоммунистической Европы и затем оставалось стабильным до 1980 года. В Японии оно резко увеличилось, а затем оставалось на одном уровне с 1970‐х по 1980‐е годы. В коммунистических странах, где шла интенсивная индустриализация, особенно в Восточной Европе, количество рабочих увеличивалось быстрее, чем когда‐либо раньше, что наблюдалось и в странах третьего мира, где началась своя индустриализация, – в Бразилии, Мексике, Индии, Корее и др. Одним словом, в конце “золотой эпохи” в мире было гораздо больше рабочих вообще и промышленных рабочих в частности, чем когда‐либо. За очень малым исключением, куда входили Великобритания, Бельгия и США, в 1970 году рабочие составляли бóльшую часть всего работающего населения, чем в 1890‐е годы в странах, где в конце девятнадцатого века в связи с формированием пролетарского самосознания начался резкий рост массовых социалистических партий. Лишь в 1980–1990‐х годах двадцатого века мы начинаем различать признаки значительного сокращения рабочего класса.

Иллюзия исчезновения рабочего класса возникла вследствие изменений, произошедших внутри него, а также в процессах производства, а не из‐за демографического спада. В упадок приходили ключевые производства девятнадцатого и начала двадцатого века, и то, что они были столь заметны в прошлом, когда зачастую символизировали “промышленность” в целом, придавало этому процессу особый драматизм. Так, углекопов, количество которых исчислялось сотнями тысяч, а в Великобритании даже миллионами, стало меньше, чем выпускников университетов. Во всей сталелитейной промышленности США теперь было занято меньше людей, чем в сети ресторанов “Макдональдс”. Даже если традиционные отрасли и не исчезали, они перемещались из старых в новые индустриальные страны. В огромных масштабах мигрировали текстильная, швейная и обувная промышленность. Число рабочих, занятых в текстильной и швейной промышленности в Федеративной Республике Германия, с 1964 по 1980 год сократилось более чем вполовину. В начале 1980‐х годов на каждые 100 немецких рабочих в швейной промышленности Германии приходилось 34 иностранных рабочих, хотя еще в 1966 году их было менее трех. Черная металлургия и кораблестроение в центрах ранней индустриализации фактически исчезли, зато всплыли в Бразилии, Корее, Испании, Польше и Румынии. Старые индустриальные регионы превратились в “ржавые пояса” – термин, изобретенный в США в 1970‐е годы. Целые страны, на ранних стадиях развития промышленности считавшиеся индустриальными центрами, как, например, Великобритания, подверглись широкомасштабной деиндустриализации и превратились в музеи исчезнувшего прошлого, куда запускали туристов, и даже с некоторым успехом. Когда последние углекопы исчезли из Южного Уэльса, где более 130 тысяч жителей в начале Второй мировой войны зарабатывали на жизнь шахтерским трудом, оставшиеся старики спускались в пустые шахты, чтобы продемонстрировать визитерам, как они когда‐то трудились здесь в вечной темноте.