Однако один довольно любопытный вопрос остается без ответа: почему студенческое движение, созданное новой социальной группой, единственное среди прочих новых и старых действующих лиц “золотой эпохи” выбрало левый радикализм? Ведь даже националистические студенческие группировки вплоть до 1980‐х годов стремились вышить на своих красных знаменах изображения Маркса, Ленина или Мао.

Отчасти этот вопрос уводит нас за пределы социальной стратификации, поскольку студенчество по определению является молодежной группой с определенными возрастными границами, так сказать, временным привалом на жизненном пути человека. Кроме того, в эту группу вливалось стремительно растущее и непропорционально большое число женщин, балансирующих между непостоянной категорией возраста и постоянной категорией пола. Ниже мы поговорим о развитии специфической молодежной культуры, связывавшей студентов с остальной молодежью, а также о новом женском самосознании, вышедшем за рамки университетов. Группы молодежи, еще не нашедшие себе места во взрослой жизни, являются традиционным очагом распространения высоких идей, волнений и беспорядков, о чем знали еще ректоры средневековых университетов. Революционный пыл более приемлем в восемнадцать, чем в тридцать пять, о чем европейские буржуазные отцы из поколения в поколение предупреждали своих скептически настроенных сыновей, а позднее и дочерей. Кстати, это мнение настолько укоренилось в западных культурах, что правящие круги некоторых стран (большей частью католических) по обе стороны Атлантики абсолютно не принимали в расчет студенческие выступления, порой даже когда они переходили в вооруженную партизанскую борьбу. Студенты университета Сан-Маркос в Лиме (Перу) “несли революционную вахту”в ультрамаоистских сектах, прежде чем выбрать солидную неполитическую профессию среднего класса. При этом нормальная жизнь в этой несчастной стране шла своим чередом (Lynch, 1990). Мексиканские студенты вскоре поняли, что: а) государственный и партийный аппарат в основном подбирает свои кадры из выпускников университетов и б) чем большую революционность они проявляют в студенческие годы, тем лучшую работу им могут предложить после окончания университета. Даже в респектабельной Франции имелись случаи, когда бывшие маоисты начала 1970‐х годов впоследствии сделали блестящую карьеру на государственной службе.

И все же это не объясняет, почему массы молодых людей, находившихся на пути к гораздо более перспективному будущему, чем было у их родителей и чем то, которое ожидало большинство молодежи, не имевшей высшего образования, привлекал политический радикализм (хотя имелись редкие исключения)[91]. Возможно, многие из них и не были радикально настроены, предпочитая сосредоточиться на получении ученых степеней, гарантировавших их будущее, однако они были не столь заметны, как меньшая, но все же значительная часть политически активных студентов, особенно когда они доминировали во внешних проявлениях университетской жизни с помощью публичных акций, от граффити и постеров на стенах до собраний, маршей и пикетов. Однако даже такая степень левой радикализации была новостью для развитых стран, хотя для отсталых и зависимых государств это было не так. До Второй мировой войны студенты Центральной и Западной Европы и Северной Америки в подавляющем большинстве были политически нейтральными или придерживались правых взглядов.