– Давайте отнесем краснокожего домой, – предложил один из официантов. – Он уже за это заплатил!

В то время как цыган и Билл сцепились в рукопашном бою без правил, двое официантов потащили индейца к его вигваму и бросили там на траву рядом с мустангами.

Когда они ушли, Харка выскользнул из вигвама, затащил отца внутрь и уложил на шкуру. Потом сел к очагу и закурил трубку.

Семинолка сидела в глубине вигвама. Харке было видно ее изуродованное лицо. Она считалась немой. Возможно, у нее был отрезан и язык. Никто никогда не слышал от нее ни слова. Харка ничего о ней не знал, кроме того, что она была из племени семинолов, живших во Флориде, после поражения этого племени попала в рабство и освободилась лишь после окончания Гражданской войны. Сначала она работала на кухне. Харка забрал ее оттуда с разрешения Джо и при поддержке Бородатого, чтобы она вела их маленькое хозяйство.

В это утро, в призрачном свете, с трудом пробивавшемся в вигвам сквозь облака пыли, глаза на ее изуродованном лице впервые наполнились жизнью, загоревшись каким-то странным огнем. Она поймала взгляд Харки и неожиданно произнесла:

– Говорить!

Грубый голос ее словно отказывался повиноваться ей. Она медленно облекала свои слова в непривычную оболочку чужой, английской речи. Харка был глубоко погружен в свои мысли и меньше всего ожидал услышать этот хриплый голос. У него было такое чувство, словно на его глазах произошло чудо – внезапно ожило и заговорило дерево.

– Кто тебя изуродовал? – спросил он.

– Белый человек. Семинолы вступили на тропу войны.

– Я знаю. Вы боролись семь лет и семь зим. За каждого вашего воина, нашедшего смерть, умирало по сотне белых людей.

– Не победить. Предать и пленить наш вождь…

– Ваш вождь Оцеола умер пленником белых людей.

– Да. Он умер. Отец моего отца. Но храбрейшие из моих братьев живы и борются уже тридцать четыре года в болотах Флориды.

Женщина – которая, возможно, была еще молодой девушкой – встала. Под черной ситцевой блузкой отчетливо проступали ее угловатые плечи. Она была высокого роста и очень худа – как измученный голодом ребенок или сломленная горем мать. Ее изуродованное лицо еще больше исказила гримаса ненависти.

– А ты, Харка Твердый Камень, Убивший Волка, служишь белым людям! Этим лжецам и убийцам… этим кровожадным койотам!

Харка тоже встал.

– Ступай и принеси воды! – приказал он.

Когда семинолка вернулась в вигвам, Харки там уже не было. Глаза ее вновь погасли, губы опять были плотно сжаты. Она села и застыла, словно окаменев. Через несколько часов она вдруг встала, вытащила из-под Маттотаупы бизонью шкуру и вылила ему на голову – прямо на лицо – два ведра холодной воды. Тот встрепенулся, открыл глаза, удивленно посмотрел на семинолку, обвел взглядом вигвам, словно не понимая, где он находится, потом вскочил на ноги и побежал к ручью.