Поставив его на стол перед купцами, Епифан тут же удалился, а Константин продолжил, невольно сглотнув слюну от упрямо лезущего в нос настойчивого душистого аромата:

— Ныне оба моих воя, кои оказались не в меру ретивы, оную телятину и отведают, сделав это, почтенные гости, на ваших глазах. Ну! — обернулся он к дружинникам.

Те, помедлив, переглянулись, нерешительно замялись, но все-таки подошли к столу. Бог был далеко и, возможно, даже не смотрел на них — мало ли у него забот, а князь с воеводой рядышком, поэтому каждый из виновников предпочел согрешить, и после еще одного столь же красноречивого жеста князя, указующего в сторону блюда с телятиной, оба взяли по куску. Званко сразу впился в свой шмат зубами, а Жданко перед началом греховной трапезы успел-таки перекреститься и пробормотать вполголоса:

— Господи, прости раба свово грешного, но без дружины мне и жисть ни к чему.

Минуты три, окруженные всеобщим молчанием, они усиленно запихивали в себя это мясо. Званко, расправившись со своей порцией чуть быстрее товарища, робко обратился к князю:

— Мне ишшо брать али будя?

— А это ты вопрошай не у меня, а у почтенных гостей, — кивнул Константин на купцов.

Те в ответ на страдальческий взгляд дружинника стряхнули с себя легкое оцепенение, в один голос заявили, что им вполне достаточно увиденного, и оба проказника были милостиво отпущены восвояси.

Константин перевел дух, но есть захотелось еще сильнее — из-за непрошеных гостей он так и не позавтракал, а время было уже обеденное. Между тем сочащиеся горячим соком и благоухающие дымком костра большие куски мяса на блюде продолжали настойчиво притягивать к себе княжеский взгляд.

Константин искоса посмотрел на Славку и с мрачным удовлетворением отметил про себя, что он не одинок в своем настойчивом вожделении согрешить прямо сейчас, да посильнее и побольше. А если…

Кивком головы он подозвал Вячеслава поближе к столу и со скорбным видом обратился к купцам:

— Так как оба воя состоят в моей дружине, за кою отвечает мой верховный воевода, будет справедливо, ежели часть ихней кары примем на себя и мы с ним.

С этими словами он незамедлительно ухватил самый большой и аппетитный кусок телятины и, перекрестившись по примеру Жданко, принялся себя наказывать. Делал он это, стараясь не показывать удовольствия от процесса, хотя на голодный желудок жареная молодая и в меру жирная телятина шла просто на ура. Напротив, жевал он медленно, выражение лица старался сохранять унылое и пару раз, невзирая на битком набитый рот, даже слегка скривился от непреодолимого отвращения.