— А видоком тому был дружинник по имени Мокша, — добавил в этом месте десятник Любим, опасаясь, что князь не поверит ратнику на слово и опозорит всех его людей обвинением в татьбе. — Я его тоже с собой захватил. Ежели повелишь позвать, княже, так он там во дворе у приступка[142] остался.

В ответ Константин лишь мотнул отрицательно головой, внимательно слушая Охлупа, а тот смущенно продолжил, что он, дурень, и тут не заметил бы эту пластинку, занявшись сбором кусочков диковинного узора, ежели бы не Мокша, узревший оную на дощатом полу. С этими словами он выложил на стол перед князем маленькую, величиной с ладошку подростка, тонкую золотую пластиночку с хищным кречетом.

А так как слухи, к тому же весьма преувеличенные, о том, что нашедший деревянный ларец станет счастливым обладателем целого мешка золота, уже дошли до дружинников, то вновь именно Мокша, сопоставив все, выдвинул предположение, что этим везунчиком мог бы стать Охлуп, если бы не разломал ларец окончательно. Они долго судили и рядили, гоже или нет относить купцу обломки, но тут как раз вошел Любим и, узнав в чем дело, резонно предложил отнести находку вместе с останками ларца к князю. Пусть, мол, он и решит, как им дальше быть.

Когда он закончил говорить, Константин хлопнул в ладоши и повелел возникшему в дверях челяднику немедля отыскать Зворыку. Отдав распоряжение, он, повернувшись к десятнику и загадочно улыбаясь, объявил, что ларец тот самый, а у купца в Бухаре столько знакомых мастеров, что они легко его восстановят. Награда же, которую заслужил Охлуп, будет выплачена за купца самим князем, включая и по паре гривенок Мокше и Любиму.

Расчет с дружинниками Зворыка произвел почти моментально. Когда горница опустела, князь уселся поудобнее на лавку и вновь взял в руки пластинку. Еще раз повертев ее и так, и эдак, он бережно положил кречета на стол и задумался.

Сомневаться в том, что перед ним не мифическая память о брате, а самая настоящая пайцза[143] Чингисхана, не приходилось, причем золото указывало на достаточно высокий ранг его обладателя. Правда, не тигриная голова, а всего лишь птица, но если вспомнить, что, по свидетельству некоторых арабских летописцев, на знамени Чингисхана был изображен именно кречет, который, согласно преданию, являлся покровителем его рода, то становилось ясно, что уровень пайцзы все равно достаточно высок. Следовательно, арабский купец Ибн аль-Рашид является тайным соглядатаем великого монгольского бандита.

Так, с этим все ясно. Но это только во-первых. А вот во-вторых — что с ним делать — предстояло еще обдумать.