Мол, дышать и то будут через раз.

Появившийся отец Николай, как ни удивительно это показалось Константину, был настроен значительно строже. Для начала влепив обоим озорникам по пять церковных нарядов вне очереди, то есть коленопреклоненное чтение всевозможных молитв каждую вечерню и суровый месячный пост, он приступил к воспитанию. Привыкшие видеть его совершенно иным, Званко и Жданко изрядно перепугались. До обоих наконец стало доходить, сколь велика, оказывается, их вина. А уж во время нравоучительной проповеди, последовавшей за взысканием, проникся и осознал всю серьезность происходящего даже Вячеслав.

— Нельзя плевать на иконы, даже если на них изображены чуждые твоему сердцу святые, — закончил проповедь священник.

После этого воевода, бросив тяжелый многообещающий взгляд на виновников, заверил князя, что решение взять этих воев в свою избранную сотню было с его стороны явной ошибкой и он подумает, как ее исправить, в самое ближайшее время.

И Званко, и Жданко, ожидавшие многого, но не такой тяжелой кары, не сговариваясь рухнули в ноги Константину.

— Не вели, княже, воеводе твоему из сотни своей изгоняти! — вопил Жданко.

— Каемся мы. Николи впредь такого не учиним, — вторил ему Званко.

— Сами зарекаемся и других остережем, — божился Жданко.

— Как хошь накажи, токмо у себя оставь, — это уже напрямую к воеводе обратился Званко.

— Оставь, Исусом Христом молим, — дрожал голос у Жданко, и по щекам здорового двадцатипятилетнего парня вдруг разом потекли слезы. Градом катились они, стекая к подбородку, но тот, не замечая их, по-прежнему продолжал с мольбой взирать на воеводу с князем.

— Подумаю я. Посмотрю на ваше поведение, а там… будет видно, — проворчал воевода, поневоле растроганный бурными эмоциями, проявленными обоими только при одном намеке на изгнание из сотни.

— Быть по сему! — Константин глухо хлопнул ладонями по резным подлокотникам княжеского кресла, утверждая тем самым церковное и военное наказания.

Затем князь подозвал Епифана, что-то шепнул ему на ухо.

— Грех-то какой, княже, — опасливо покосившись на отца Николая, попробовал возразить Епифан, но, повинуясь повелительному окрику князя и бурча себе под нос что-то невразумительное, поплелся исполнять повеление.

— И чтоб как можно быстрее. Сам займись, никому не доверяй, — громко распорядился Константин, поторапливая стременного.

«А вот насчет греха он вообще-то в самую точку угодил. Как бы мне отче всей обедни не испортил», — мелькнула у него в голове мысль, и он постарался удалить отца Николая. Предлог был самый что ни на есть благовидный — изучение закона божьего с юным княжичем.