— Мстится мне, княже, — откашлявшись, как можно солиднее произнес он, — что прав жид[140] Исашка. Нет у арапа никакого брательника.

— Брата не было, а ларец от него был?

— Ларец беспременно был, — подтвердил Малой. — Резаны так попросту никто раздавать не будет. Да и не стал бы он его искать, коли его вовсе никогда не было.

— И что ж там в нем лежало столь дорогое, что он за него, по слухам, готов выложить два десятка новгородских гривен? — вслух рассуждал князь.

— Не два десятка, а токмо один, — поправил купец. — Но все равно, за деревянный ларец это не просто много, а немыслимо много. Окромя камней самоцветных[141], нет такого товара, чтоб гривны обещанные окупить, — твердо ответил Тимофей.

— Стало быть, ты считаешь, что в заветном ларце лежали самоцветы? — хмыкнул Константин.

— Я про товары сказываю, кои обещанных гривен стоить могут, — вежливо, но твердо поправил князя купец. — А про ларец тако мыслю: иное что-то там лежало, да такое, что лишь самому купцу потребно, а иным прочим без надобности. Одно токмо невдомек — почто он с самого начала истины не сказывал, почто доселе в тайне утерянное держит, а? — И Малой вопросительно уставился на Константина.

Князь молчал, рассеянно выковыривая острым носком синего сафьянового сапога застрявшую между двумя бревнами щепку. Напрямую спрашивать у Ибн аль-Рашида было бы глупо, а на ум никаких догадок, хотя бы в виде допустимой гипотезы, как назло не приходило.

Но и этот разговор не возымел бы никакого продолжения, если бы не вернувшийся вместе с остальными дружинниками с «больших маневров», как их высокопарно окрестил Славка, березовский ратник Охлуп. Он тоже, проходя во время пожара мимо купеческого склада, помогал его тушить и вытаскивать товары на улицу. Было это еще до убытия на учения.

Ларец Охлуп подобрал уже наполовину обугленный. Верхняя его крышка, донельзя обгоревшая, вовсе отвалилась, бока тоже изрядно пострадали, и относительно целым оставалось лишь днище.

Будучи в своей деревне искусным древоделом и не расставшись с этим увлечением даже на княжьей службе, Охлуп заинтересовался мастерски вырезанным на стенках ларца узором, каких он доселе не видывал. Если бы вещица оставалась целой, то он непременно сразу же вернул бы ее купцу, но огонь успел сделать ее практически непригодной для дальнейшего использования. К тому же внутри ничего не было, так что совесть дружинника, решившего оставить его у себя с мыслью на досуге рассмотреть получше, была чиста.

Досуг же у Охлупа выдался не далее как вчерашним вечером. Повертев ларец в своих мозолистых руках, он немного не рассчитал, и тот развалился окончательно. Ратник даже не успел подхватить днище, как оно рухнуло на пол, расколовшись на мелкие кусочки.