— Это кто ж глядеть станет? — прищурился Константин.

— Да мы все, — гордо подбоченился Всеволод. — Словом, князья.

— Не пойму я что-то, — протянул Константин. — А отчего ты князем до сих пор себя величаешь? Ты им еще седмицу назад быть перестал, потому что после набега на мои Пеньки да на Залесье разбойником стал. Помнится, дед твой Игорь Святославич, когда славы ратной искал, иными путями шел, — всплыло у него в памяти «Слово о полку Игореве». — Правда, не всегда удачно он на половцев хаживал, но уж тут как Авось улыбнется. Зато открыто, не таясь. — И Константин заодно, очень уж хотелось побольнее, пускай словесно, но врезать этому наглецу, напомнил: — Видать, внучок не в него пошел, а в родимого батюшку, Владимира Игоревича, который по чужим княжествам шастал, да все без толку.

— Шутки шутишь?! — окрысился Всеволод.

— Над пленными измываться ума не надобно, — встрял Мстислав.

— Да и запугивать нас веревками с дубами тоже не след, — добавил Всеволод. — Не боимся. Все одно — не посмеешь.

— А никто и не запугивал, — возразил Константин, посерьезнев, и твердо пообещал: — Как бог свят: не уплатите выкупа — повешу. Тем более вашему роду не привыкать, — вновь усмехнулся он и выдал опешившему Всеволоду: — Помнится, это твоих двух стрыев, Романа да Святослава, всего шесть лет назад повесили в Галиче? А если такое дозволили себе какие-то бояре, то уж великому рязанскому князю оно и вовсе не в зазор.

Ждать, пока тот, красный от гнева, придет в себя и подыщет нужные слова, Константин не стал. Развернувшись, он направился к выходу и вскоре скрылся за дверями, которые дружинники тут же принялись запирать.

Встав на пороге, Константин задрал голову, глядя на огромную луну, лениво повисшую почти над его головой. С минуту полюбовавшись круглолицым волчьим солнышком, он заодно с улыбкой выслушал, как истошно кричит, припав к дверям, Всеволод:

— Ни единой куны ты от меня не получишь! Так выпустишь — и никуда не денешься! А тронуть насмелишься — сыщутся оместники, с лихвой расплатятся! И на том свете господь тебя покарает! Гореть тебе в аду жарким пламенем!

Рязанский князь негромко произнес:

— Значит, не договорились. Ну-ну… — И он добавил, повернувшись к церковной двери: — Выпущу. Но только на тот свет. А кому и где гореть — не тебе решать.

Хотел сказать что-то еще, но досадливо махнул рукой и направился к своему шатру, белая ткань которого почти сливалась с искристым снегом — если бы не знал, что он там, нипочем бы не заметил. Разве что по темным силуэтам двух дружинников, стоящих подле полога. Двух? Или трех? Константин присмотрелся. Да нет, третья фигура на дружинника не походила.