Снова подумал про Марьянку, даже улыбнулся. Ничего, завтра вернусь, и быть может, она все же позволит ее поцеловать. Надо бы ей монисто какое достать. Завтра у немцев узнаю, есть у меня с собой еще пара орденков большевистских: может, сменяю на что гарное.

Поправил Тодорову винтовку, что нес на левом плече. Уже отшагали прилично, за речку ушли, к гайочку[102], и плечо она мне оттянула изрядно. Справа своя висит, да еще торба со склянкой горилки и патронами. Вот чего этот гад про патроны немцу сказал? Зачем оно ему? Да и остальное – винтовка, сапоги, шапка? Ведь все одно – не жилец. Те жидки, коих за плетнем постреляли, сразу поняли, только малых просили не трогать, а за остальное и слова не сказали. А этот, видишь ли: шапку у него отняли! Цаца какая! А шапка та – как тюбетей татарский, хоть яишню на нем жарь, такой засаленный.

Оглянулся – немцы шли следом, чуть отстав. Офицер что-то говорил солдату – не то что беседуют, вроде как поучает, но не строго – руками разводит, смотрит тому в лицо внимательно, а тот бледный еще малость да кивает все. Смешной он, винтовку держит как дрючок, идет ковыляет… Но все же – землемер! Да и в Африке воевал – к нам в село приезжали еще весной из района и читали известия, как нагличан немцы там гоняли. Еще раз оглянулся – вроде они там заняты сами. От скуки окликнул-таки тихонько москаля:

– Эй, ты! Слышь! Чего ты это все учинил-то? А?

– Чего? – с некоторой паузой ответил тот.

Смелый, смотри. Его вешать ведут, а голос спокойный. Ну не то чтобы совсем, но все же не так злобно говорит уже.

– Да вот сапоги, ружье, патроны – зачем просил? Тебя ж все одно повесят. Или надеешься на что? – спрашиваю.

– Повесят, ага, – чуть не весело ответил тот.

Я даже оглянулся – громко он сказал, как бы немец не осерчал, он уходил-то не в духу с села. И впрямь – оба смотрят. Я обмер – ну как сейчас напустятся, разговор с бандитом – это, наверное, большая провинность? Но оба смотрели как-то с интересом, но не зло. Все ж я ему зашипел:

– Не блажи, гадина! А то огрею тя прикладом!

– Охо-хо! Меня ж повесят! Чего ж бесишься? – ехидно ответил тот, но все ж тихо.

– А что, надеешься, что нет?

– Не надеюсь. Потому и снял с вашего старого борова сапоги. И шапку. Мне хоть день да пожить нормально. И вам, гнидам, обида напоследок и прямой убыток.

– А зброю[103] почто спросил?

– Чучело, то не я спросил, то немец спросил. Вы сами его разозлили – за дурака держать вздумали. А я только так… и патроны собрал, чтоб вам, сволочам, пообиднее.

– Ну ты ж и сволочь сам… Вешать поведут, я тебе приложу прикладом…