Через некоторое время он всё чаще стал чувствовать, что зрение начало слегка слабнуть и намекать на приближающуюся старость, травмированное бедро и шрам на животе ныли чуть больше обычного… Однажды, получив единственное задание — доставить малозначащую депешу куда-то в уездный ямынь, — он вдруг остановился на обочине, задумался и ясно представил себе свою смерть на кошме, где-нибудь в уютной юрте, рядом с молодой женой, убивающейся по поводу раннего вдовства. Кончак-мергену моментально опротивела и эта размеренная жизнь в Корё, где вся основная работа творилась не воинами, а тайными посланцами Великого хана, и эта бестолковая парадная суета, которую периодически устраивал тёмник, чтобы как-то удержать войска в тонусе, но главное — сотнику стало противно даже думать о таком исходе своей жизни, как мирное загнивание в постели от плесневелой старости. Он неделю обдумывал своё решение и в конце концов отправился в уездный штаб, и подал прошение о переводе на южную границу Юань. Так он попал к Тогану.

Его много раз хотели повысить до тысячника, часто намекали, что для такого отчаянного рубаки и меткого стрелка нет никаких пределов в карьерном росте. В такие минуты Кончак-мерген представлял, как, оплывший и наряженный в катайское платье, он отдаёт распоряжение из окна паланкина, и… Тут же совершал какой- нибудь воинский проступок, за который его наказывали батогами, ссылали на самый неспокойный участок границы, откуда он с доблестью возвращался через несколько недель. В конце концов всем, кто сталкивался с ним, стало понятно: Кончак-мерген — несговорчивый человек без честолюбия. Его оставили в покое.

Но жизнь ему обмануть не удавалось, как он ни старался. Изо всех сражений невидимый конь судьбы выносил его совершенно невредимым, слегка помятым, иногда с парой-тройкой неглубоких порезов. Смерть никак не брала сотника. Он чувствовал, как стареет — с утра приходилось делать специальную разминку, без которой тело отказывалось послушно служить хозяину, с досадой отмечал, что эта разминка начинает занимать всё больше и больше времени. Он явственно ощущал, что во время коллективных походов к гетерам ему уже не удаётся показать себя таким неутомимым, каким он помнил себя ещё несколько лет назад. Иногда постукивало сердце, иногда слабость накатывала нехорошей дурманной волной. Но мечта умереть с мечом в руке всё никак не исполнялась.

Когда вслед за тремя сотнями отборных воинов Тогана его перевели для подавления бунтов во дворце, он поначалу очень обрадовался. Ему представлялось, что он ночи напролёт будет преследовать мятежников, выслеживать их, как в детстве на своих первых охотничьих выездах он выслеживал в степных оврагах зайцев, преследовать, как в юности он с коня бил волков, привстав в стременах и заслужив титул мергена ещё до того, как ему минуло два десятка лет… Но нет. Работа ночной стражи состояла из сплошной рутины.