— В деревню — ни ногой! — охладил он своего начальника штаба. — Судя по тому, что этот парень творил в Острогожске и ранее, его тактический радиус — пара километров, не более того. Ждем артиллерию. А до того момента — оцепить Литвиновку, и чтобы мышь не проскочила! Негде ему больше находиться. Здесь он залег.

— С чего Вы так решили, товарищ генерал-майор? — спросил начальник штаба.

— С того, что этот деятель нигде спокойно не гуляет. А до Каменки он, как видишь сам, не дошел. Попутный транспорт мы весь перекрыли. Да и стоит Литвиновка прямо при дороге — чего уж лучше? А все остальные поселения ты с дурного ума тупо прочесал. Заметь, мог нарваться.

— Так не нарвался же.

— Это только потому, что его там не было. Так что, ждем артиллерию.

Слегка шатаясь, я вышел во двор. Внутри было пусто, серо и пыльно, как в трижды разграбленной гробнице фараона. Серое небо. Серый, набухший оттепельной влагой снег, посеревшие бревна жалких избенок. Обидно, но придется умереть. Мед нужен был лишь для того, чтобы дойти до оцепления своими ногами. Там — пристрелят, и сказка закончится. Ну, может, кого и заберу, но не факт.

«Лихо бьют трехлинейка, просто как на войне» — всплыло на краю сознания.

— Что, вляпался по полной, братишка? — раздался в голове голос Веры.

— Вляпался, — уныло подтвердил я.

— А теперь посмотри на небо, и улыбнись, чучело гороховое! — серебряным колокольчиком прозвенела сестра.

Подняв голову к немилосердному небу, я услышал далекий, но быстро нарастающий гул. Тяжело рубя винтами воздух, над Литвиновкой прошли самолеты с характерным горбатым профилем, и на позициях спешно собранной воронежским обкомом вохры воцарился огненный ад.

Тот, кто никогда не видел, на что способны машины Ильюшина, если противник не имеет средств ПВО, ничего не потерял. Смотреть на такое попросту противно. Я отвернулся, и пошел в дом. Чай пить.

* * *

Генерал-майору Ямышеву не повезло. Его не убил немыслимый, выжигающий легкие жар, не размазало по блиндажу взрывной волной.

Правда, сильно контузило, когда нечеловеческая сила буквально выдернула тело из окопа. Теперь Ямышев лежал на спине, смотрел в серое, безнадежное небо, и размышлял. Ничего другого сделать было нельзя. Руки и ноги не слушались. Медленно остывая на лучшем в Европе черноземе, генерал осознал, что напрасно погубил людей, а поставленную перед ним задачу выполнить не смог.

Последствия были очевидны. Потому жить не стоило. Мимо расхаживали какие-то мужики и деловито собирали все, что по их мнению, могло пригодиться. Собравшись с силами, и улучив момент, когда рядом послышались шаги, генерал хрипло выдавил из себя: