Валентин чуть прикрыл глаза, и полезло:

Неряшливо одетая тетка в роскошном бархатном халате и бриллиантовых серьгах на Садовом Кольце.

— Справедливость, мать вашу так и эдак, это когда у меня есть! — визгливо орала она, вытаскивая на балкон неведомо откуда взявшийся в квартире МГ-34 и охапку лент. Дура, она так и умерла в нераскрученных бигудях.

Маршал, попытавшийся выставить в окно тупое рыло Максима.

Чекисты с Лубянской площади, запасшиеся счетверенными зенитными пулеметами.

Менты с их заботливо запасенными чужими паспортами.

Депутаты, директора и партийные работники средней руки с тоннами короткоствольного оружия в карманах.

Деловые с остро отточенным, но бесполезным по жизни хламом.

Завмаг, выскочивший навстречу со связкой гранат.

Неведомый извращенец, пытавшийся бежать с кипой пованивающих чужих трусов в сумке.

Химики из Академии Наук с их ядовитыми цацками.

Холодов, на миг отключившись от выговаривающего ему за самоуправство шефа, вспоминал. То что было, было действительно страшно.

Вера, открыто и бестрепетно идущая по осевой улицы Горького. Вера, не обращаюшая внимания ни на что, кроме дела, забывшая ямах, ухабах и неровностях и потому безразличная к вниманию тех, кто осторожно, стараясь лишний раз не коснуться и не потревожить, в нужный момент поддерживал ее под руки.

Натужно гудящая моторами колонна тяжелых грузовиков и бригады мобилизованных по всей области санитаров. Из тех, что постарше.

Перевязывающий простреленную руку Андрюша Чугунов.

— Такое надо делать лишь однажды, — сказал он, оглянувшись на воняющий дерьмом и гарью центр Москвы. — И потом никогда не вспоминать.

Валентин был с ним полностью согласен. Жестко, но пусть так и будет. Диктатура совести взамен диктатуры пролетариата — это негуманно, но один раз. Следующим поколениям будет намного легче.

Слова радостного Мещерского:

— Подлецов, извращенцев, педофилов, воров и разбойников наши дети будут изучать чисто умозрительно, по материалам учебных экспозиций. И лишь для того, чтобы не оплошать при встрече. Ради такого стоило жить!

Сутки непрерывного, безостановочного пути по городу, родному до последнего булыжника в просевшей за долгие годы мостовой, но вдруг превратившемуся в цепь опаснейших ловушек — все это Холодов запомнил не по отчетам.