– Племяшу… как зовут его? – Алексей Иванович пытался припомнить неженатых Раенских. Получалось плохо, но все равно… род богатый, род сейчас при царице, при власти – понятно же, надобно дочку замуж выдавать, когда приданого много не запросят.

– Царевич Фёдор Иоаннович.

Боярин рюмку и уронил. И челюсть отвисла…

– К… ка… а?.. Ак?

Получилось что-то вроде кваканья лягушачьего, но тут Платон Митрофанович не обиделся:

– Дело молодое, Лексей. Отправились твои дочери с нянькой на ярмарку рябины купить на варенье. Там с царевичем и столкнулись. И запала ему в сердце боярышня Устинья. Говорит, люба она ему. Жениться хочет.

Боярин Заболоцкий только икал. Тихо, но отчетливо.

Царевич?!

Это ж…

Это ж честь-то какая! А удача?!

Ну, Устя, ну, девка… огонь!

– К Рождеству отбор назначим, а на Красную горку и свадьбу сыграть можно будет.

– П-платон М-Митрофанович… я эт-то…

– Надеюсь, не откажешь ты, боярин? Или иной жених есть на примете?

Алексей Иванович так головой замотал, что по горнице ветер пошел.

– Да я… да никогда… нет никого… то есть… – Собрался постепенно. И заговорил уже более спокойно: – Ни с кем у нас сговора пока не было. Думали мы с соседом детей поженить, ну так мысли не бумага. Конечно, не откажу я… честь-то какая!

– А у самой Устиньи никого на примете нет? А то, может, люб ей кто?

– Да я… нет у нее никого!

– А все-таки? – Дураком Платон не был. Мало ли что отец не знает? Ой не про все ему дочери рассказывают! На то и баба, чтобы крутиться, ровно змея в вилах.

– Нет никого! Точно!