Ладно, поживем – пожуем. А там и сыты будем.

* * *

Больная голова – это и плохое настроение. А когда на все это наслаиваются еще и важные гости…

Вот он, боярин Раенский, въезжает во двор, ровно сам царь. Свита у него вся в золоте, вся на рыжих конях, в масть подобранных, сам боярин тоже в богатой шубе, золотом расшитой. Умен Платон Митрофанович, да есть у него одна слабость. Любит он все яркое, броское, вызолоченное, расшитое…

Любит!

Хоть и посмеиваются над ним за такие склонности, а помалкивают. Боярин еще и злопамятен и спустя двадцать лет тебе обиду припомнит.

Алексей Иванович боярина встретил честь по чести. Проявил уважение, даже поклонился. Хоть и бояре они оба, вровень, а все ж… надобно.

– Добро пожаловать, гость дорогой. Откушай, чего бог послал…

– А и откушаю, – согласился боярин. – Подобру ли, поздорову?

– Благодарствую, боярин. Вроде тихо все…

– Как жена? Как дочери?

– Эм-м-м-м, – замялся Алексей Иванович, который начал понимать, куда дело идет. И вывернулся. – Я сейчас стол прикажу накрыть, да пусть посидят с нами, когда не против ты, боярин.

Платон Митрофанович расплылся в улыбке, подтверждая предположения хозяина.

– Рад буду, Алексей Иванович. Ну, веди, показывай цветы твои необыкновенные. Чай, наши-то боярышни краше заморских. Бывал я в той Франконии, так не поверишь, на врага без страха ходил, а там с визгом позорным бежал.

– Не поверю, боярин. Что ж такое случилось?

– Так принято у них прически на головах наворачивать. Такие, вроде башен. И мукой их посыпают для красоты. Надобно, чтобы волосы белые были.

– Как у старух, что ли?

– А у них мода такая. Но это-то что! Начал я с одной дамой там любезничать, хороша, чертовка. А у нее из прически мышь выглядывает!

– Ох, мама родная!

– Я так с визгом и отскочил. Думаю, кто ее знает, что еще и откуда вылезет! А потом-то мне как есть объяснили. В баню они не ходят, тело тряпками уксусными протирают, а голову и вообще не моют. Только спицей особой чешут, когда сильно засвербит. Вот в прическах мыши и заводятся.