Слуги забегали, выполняя приказы государя.

* * *

Адам ничему не удивлялся.

Отравить кого-то пытались?

Вот уж не новости! И так все ясно!

При дворе, в той же Франконии, и повеселее бывало, и травили куда как изысканнее. Ну что такое – пищу отравить?

Можно и перчатки пропитать, и веер, и нож смазать определенным образом, и ночные рубашки – что хочешь отравят. И никто не поймет потом, отчего умерла жертва.

Интересно другое было. Как боярышня Устинья яд распознала да помогать кинулась.

Необычное такое знание.

Но не до того Адаму было. Сначала он обеих боярышень отпаивал, осматривал, потом уж, часа через четыре, выдохнул.

Поболеют, конечно, обе красавицы, но жить будут. А если бы сразу не начали поить их, не вышел бы яд из желудка – куда как хуже дело б обернулось.

А не успел выдохнуть – его к царю позвали.

Борис не на троне сидел, по кабинету своему ходил, ровно лев по клетке. На Адама посмотрел зло, но тут же рукой махнул:

– Не на тебя сержусь, на татя, пищу отравившего. Что скажешь?

– Будут жить обе боярышни. Васильевой я б дней десять прописал полежать спокойно. Со второй похуже, бредит она. Но я надеюсь, что при должном присмотре через месяц и ей здоровье вернется.

– Хорошо. Мы проверили все, в заливное яд добавили.

– Хороший выбор, государь. Ежели это белладонна… вкус у нее достаточно сильный, а заливное с травами, с чесноком – там все и перешибло. Вовремя боярышня Устинья спохватилась, когда б она помогать не кинулась, было б два трупа. Яд этот сильный, коварный, мне он ведом, я боярышень спасти не успел бы всяко.

– Она заметила, как у соседки по столу зрачки расширены неестественно. И лицо покраснело.

Адам кивнул:

– Не удивлен. Боярышня – умная. Я знаю, она умеет ходить за больными.