Скандал бы поднялся великий, а виноват кто? А тот, кто себя защитить не сможет, и она, боярыня Пронская, в том числе. Стала б ее царица выгораживать?

Да кто ж знает?

А вот обвинить боярыню могли, еще как могли!

Недосмотрела! Ее попечению вверены невесты царевичевы, а ежели одна из них собралась других потравить… да и исполнила свое намерение? Понятно, она и виновата, мерзавка эта, Мышкина, но и еще кого найти можно. Выходило так, что Устя ее от беды спасла. Потому боярыня головой тряхнула.

– Что тебе, боярышня?

– Не до рукоделья сегодня всем. А и сидеть просто так непривычно мне. Ежели дозволишь кружево мое забрать, я б пока у себя поработала?

Просьба несложной оказалась. И вреда в ней боярыня не увидела.

– Слугам скажу, принесут. Не самой же тебе козлы таскать.

– Благодарствую, боярыня. – Устинья поклонилась. Не низко, а так, чуточку, чтобы уважение показать, а себя не унизить.

– И… и я тебе благодарна, боярышня. Хорошо, что вовремя ты все увидела.

– Я няньку выхаживала, и лекарства ей давала, и навидалась, и у лекаря спрашивала. А бешеница – она и яд, и лекарство, важно только количество.

– Вот как.

– Да. Я ее и ранее видела, вот и сообразила. Повезло просто.

– Очень нам повезло, – согласилась боярыня. – А вот Мышкину казнят теперь.

– Поделом будет. Она о чужих жизнях не подумала, вот и о ней думать не надобно.

Боярыня Пронская прищурилась внимательно.

– Не жалко тебе ее, боярышня?

– А должна я пожалеть? – Устя удивилась даже.

Пожалеть?

Дрянь, которая никого не пожалела? Ладно бы Устю одну – она же, считай, всех приговорила. Всех, кто заливное решил бы взять! Ту же Пронскую, тех же слуг, которые могут доесть чего со стола господского… ей никого жалко не было, а Устя о ней поплакать должна?