Такое и подушке-то не доверишь! Да что там!

Перед смертью, на исповеди промолчишь! Не то за оградой кладбища похоронят и отпевать не станут. Такие грехи не прощают.

Не на Платоне они, конечно… не все. А только с того не намного легче.

С грустными мыслями боярин в покои свои зашел, а там Варвара ждет. Молчать жестом попросила, за руку взяла, в спальню провела.

Лежит боярышня, рыжая коса до пола спадает. Платон аж глазами своим не поверил, уж потом пригляделся. Не Устинья это.

Аксинья.

Боярин от удивления рот открыл, да сказать не успел ничего, жена его обратно вытащила. В крестовую завела, дверь закрыла крепко.

– Платоша, поговорить нам надобно.

Ой, напрасно боярыню Варвару недооценивали.

Честолюбива она была не менее Любавы, и характер у нее был иным богатырям на зависть. Где может – проломится, где не сможет, там извернется, выползет, ужалит, еще чего придумает…

Платон свою жену не просто так уважал. Боярыня тихая-тихая, а такое ей в голову приходило, что к Платону и заглянуть не могло. Откуда бы?

А Варвара и придумывала разное, и в людях хорошо разбиралась, и подсказать могла.

Тихая она – тихая, да ведь и гадюки тоже тихие. А как цапнут, так гроб и готовь. А тихие, неприметные, спокойные…

Люди ее частенько всерьез не принимали, считали тенью Платона, говорили при боярыне разное. А она все запоминала, да не просто так – она потом все вспомнить могла, в дело пустить…

Но Аксинья Заболоцкая?

Не ожидал он такого от жены!

– Варенька?

– Платоша, скажи мне, царевича от Устиньи оторвать никак не получится?

– Покамест не получалось.

– А ежели вместо нее Аксинья будет? Понимаю, не она Фёдору люба, но ведь пропадает девка! А она глупенькая, податливая, ее обработать – дело минутное! Подумай – сама пришла, спать тут легла, часа два мне в юбку плакалась…