Глупая влюбленность, гнусный любовный треугольник, который мне и рядом был не надобен.

Неужто – потому?

И Аксинья всегда его любила? А Михайла любил меня? И только я ничего не замечала, не видела? Понимать не хотела.

Я Бориса люблю и любила и его одного видела, и Михайла меня не интересовал вовсе.

Ежели попробовать вспомнить?

А ведь он со мной разговаривать пытался, подарил что-то… я уж и не помню что. Цветок какой-то? Кажется, так и было.

Я его уронила, пробормотала что-то – и убежала.

Почему Михайла не попробовал поговорить со мной? Увезти меня? Хоть что сделать?

А ответ прост.

Нельзя со мной поговорить было. Нельзя.

И на подворье я, считай, все время рядом с матерью, и в тереме царском тоже, при мне то Аксинья была, то Танька, а не то и боярыня Пронская. Понятно, к любому человеку можно дорожку найти. Только надобно, чтобы и человек с тобой поговорить хотел. Или чтобы не выдал тебя.

И Михайла…

Он сделал то, что я считала обычной подлостью. Он никогда не любил Аксинью, я это видела. Он кривился при одном взгляде на жену, он старался не дотрагиваться до нее лишний раз. А она тянулась, и светилась, и ревновала бешено. Когда мода пошла на иноземные платья, она первая в них наряжаться начала, выглядела жутко, но пыталась ведь Михайле угодить.

Я-то думала, Михайла на ней женился, чтобы родным для Фёдора стать.

Фёдор на одной сестре женат, Михайла на другой – подсуетился? Может быть…

А могло и так быть, что Михайла ею пользовался… как заменой? Похожи мы, в темноте нас перепутать можно. А кровь одна. И сила…

Ежели бы у Аксиньи она проснулась, сила была б одинаковая.

Могла Аксинья догадаться?

Могла.

И потому Михайла с ней не разводился? Изменял ей, в имении запирал, поколачивал, когда хотел, троих детей сделал… и все равно меня в ней видел? И Аксинья знала?