– Она ему нужна. – Аксинья вдруг сгорбилась, всхлипнула. Больно стало, как тогда. Словно в сердце нож вонзили и поворачивают его там, медленно, жестоко… – Илюша, он-то Усте и верно не надобен! А она ему – дороже жизни! Со мной никогда он так не говорил, не смотрел, не любил! Никогда, понимаешь?

– И ты только из-за этого?

– Только?! Он мне голову крутил, чтобы про Устьку разузнать! Чтобы к ней поближе подобраться!

– Так на него и гневайся! Устя тут при чем? – Илья хоть сестру и понимал, а все одно – подлость она совершила.

– Оба они виноваты! ОБА!!!

– А Устя в чем? Что не на Востоке живем?! Что бабы у нас балахоны не носят? Так и ты б носила, если что.

– В том! Если б ее не было, Михайла бы…

– Даже не узнал, что ты существуешь. И не увидел бы тебя никогда.

– Мне что – еще и благодарить?!

– Тебе – головой думать! Дура ты и дурой останешься. Аська, первый и последний раз прошу тебя, откажись от всего этого, поехали домой.

– Ты в уме ли, Илюшенька?

– Аська, не сможешь ты в палатах! Тут не тебе чета змеи ползают! Сожрут – не подавятся!

– Авось не сожрут!

– Две свиньи, Авось да Небось, весь огород сожрали. Аська, не дури. Ты ж ничего не знаешь, не умеешь.

– А Устька твоя умеет?

Илья язык сильнее прикусил. Про кровь волхвов, про рощу и Добряну не время и не место рассказывать было.

– Ася…

– Устинья то, Устинья сё, Устя умная, Устя красивая… меня ровно и совсем нет! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Царевной стану – поделом вам всем будет! А Устьке, гадине, особенно!

– На злобе да зависти дворца не построишь. Избушка и та рухнет, тебя под собой похоронит. Не надо, Ася, не ломай себе жизнь.

Аксинья отвернулась, глазами сверкнула.