Крестовский начинал с радикального «Русского слова» Григория Евлампиевича Благосветлова, сотрудничал с «Эпохой», в общем разделяя взгляды почвенников, пока не «дописался», как выразился один из мемуаристов, до антинигилистических романов в катковском «Русском вестнике»⁴⁶⁷. Отказ от нигилистских убеждений был, разумеется, воспринят «левыми» как предательство. И вскоре после выхода романа «Панургово стадо»⁴⁶⁸ его автора, отзывающегося о нигилизме с разочарованной насмешкой, начали травить не меньше, если не больше, чем Лескова.

Карикатуры на «Вс. Клубничкина» (так недоброжелатели называли Крестовского и за «Петербургские трущобы», и за страстные эротические стихи, которые он тоже сочинял) не сходили со страниц «Искры» и «Будильника». «Петербургские трущобы» корили за бульварность, за клевету всё на ту же Знаменскую коммуну⁴⁶⁹, за наивность помещенных в нем «фотографических снимков», хотя Крестовский, в отличие от Лескова, документальной основы романа и не скрывал.

Многие события начала 1860-х – например те же петербургские пожары – он описал в форме репортажа, Чернышевского и белорусского революционера Викентия Кастуся Калиновского назвал собственными именами, а кого-то вывел под прозрачными псевдонимами: в книгопродавце Луке Благоприобретове легко угадывался редактор «Русского слова» Григорий Евлампиевич Благосветлов, в князе Сапово-Неплохово – издатель того же журнала граф Георгий Александрович Кушелев-Безбородко. Общность литературной судьбы Крестовского и Лескова не укрылась от критиков – не случайно один из них, Николай Иванович Соловьев, соединил разбор прозы обоих писателей в одну статью⁴⁷⁰.

В 1868 году Крестовский неожиданно для всех пошел на военную службу, вступил в уланский Ямбургский полк – то ли из давней и бескорыстной любви к уланам, то ли по воле отца, а может быть, желая хоть что-то поменять в судьбе, в которой были уже и личные неурядицы, и литературная травля. Этот внезапный поворот жизненного пути в расцвете творческих сил Лесков считал безумием, тем более что военный чин не уберег новоявленного улана от издевок литераторов, наоборот, подал новый повод для насмешек.

Но разошлись вчерашние добрые приятели не поэтому. Окончательная причина разрыва была литературная: в романе «На ножах» Лесков вывел Всеволода Крестовского в образе довольно гадкого персонажа – Иосафа Висленева. Тот когда-то исповедовал нигилизм, был осужден по политическому делу, но затем отпущен благодаря заступничеству любившей его женщины, в прежних идеалах разочаровался, а после заключения вернулся в родной уездный город сломленным. Безвольный, жалкий, буквально продавший родную сестру, раб главного мерзавца Горданова, обожатель главной стервы Глафиры, муж чужой любовницы, женившийся против своей воли, наконец, случайный убийца невинного Водопьянова, завершивший свой путь полным сумасшествием, – таков Висленев. Он к тому же еще и паяц – постоянно меняет маски, вынужден играть навязанные роли то мужа, то спирита-медиума. Чехарда проявляется и в постоянной смене его имен: Иосаф превращается то в Жозефа, то в Monsieur Воте[93], то в Благочестивого Устина. В конце романа он переодевается, красится и проявляет очевидную склонность к театральности, что объединяет его с прототипом.