Этнографический интерес к народной культуре, желание увидеть в крестьянине человека залило иное, горькое чувство, объединившее дворян и разночинцев в целое – русскую интеллигенцию. Это было чувство вины перед мужиком, по-прежнему забитым, ущемленным в правах. В литературе оно отозвалось появлением «мужицкой» беллетристики, полудокументальной прозы о русском крестьянстве, заполнившей страницы «Отечественных записок», арендованных Некрасовым. Как замечал историк русской литературы С. А. Венгеров, «западные народники-жанристы просто себе живописуют, а русские писатели-народники священнодействуют». Священнодействие и отличало писателей этого десятилетия от «шестидесятников». Поклонялись «семидесятники» – Глеб Успенский, Николай Златовратский, Филипп Нефедов, Павел Засодимский – народному страданию.

Чувство вины породило и совершенно новую практику: в 1874 году русские литераторы всех направлений и мастей подготовили сборник «Складчина», средства от продаж которого направлялись пострадавшим от голода в Самарской губернии. Это был первый коллективный жест подобного масштаба. Лесков тоже принимал участие в сборе материалов в «Складчину» и по крайней мере в одном организационном собрании, связанном с изданием, однако текста его в сборнике не появилось.

Семидесятые упрочили положение Салтыкова-Щедрина на русском Парнасе, «Анна Каренина» (1877) напомнила русскому читателю о масштабе Льва Толстого. И всё же громче других в это время звучал Достоевский, в духе времени провозглашавший, что идеал красоты человеческой сокрыт в русском народе, который «широк, вынослив и в верованиях терпим» и почти наслаждается своим страданием, неотделимым у него от счастья.

Понятное дело, Лескова эти проповеди раздражали, как и убежденность Достоевского, что спасение России нужно ждать «снизу». В ответ он упрямо напоминал о невежестве народа, его неутихающей склонности к воровству, нежелании учиться, вспоминал о намеренной порче железнодорожных рельсов мужиками или о кликушах, «пророчивших по городам и весям земли русской гибель нашей планеты»⁵⁸³. Это вовсе не значило, что Лесков отрицал ценность всего русского. Наоборот, 1870-е открылись для него новым, далеким от литературы скандалом, в котором он яростно защищал русскую национальную честь.

Теплым вечером 23 июля 1870 года в эстляндском Ревеле (нынешний Таллин), где Лесков отдыхал со своей большой семьей, он долго сидел у местного кладбищенского священника Михаила Иконникова с другими гостями – болтал, спорил, обсуждал местные новости, пил херес. Ближе к полуночи вместе с приятелем, чиновником Эстляндского губернского правления А. И. Добровым, Лесков отправился домой. Они долго шагали по песчаным улицам, утомились, зашли на огонек в курзал передохнуть и выпить пива. Там сидели трое молодых людей – как потом выяснилось, студент Дерптского университета Винклер, местный чиновник Мейер и гимназист Геппенер.