Лескову понравились «Рассказы о русских самоучках» В. Г. Величкина, собравшего сведения об умельцах и изобретателях, вышедших из народной среды, и рассказ Д. В. Григоровича «Пахарь» за изображение доброго и трудолюбивого крестьянина, почти праведника. Он морщился от книгА. Ф. Погосского, писавшего для простонародья, – из-за дурного вкуса и пошлости, а возможно, и оттого, что тот был из некрасовского круга; кривился от «сельского рассказа» Ф. Д. Нефедова – из-за грубости языка, пессимизма и неточностей в описании народного быта, хотя именно изображением этого быта Нефедов, писатель-народник, и прославился в литературе. Очень похоже, Лесков попутно пытался уязвить своих литературных противников из радикального лагеря.
В незнании простонародной жизни он укорял и журнал поклонницы Редстока М. Г. Пейкер «Русский рабочий», а детское издание «Игрушечка», напротив, хвалил, отмечая его грамотность, бодрость, здравость. Журналом «Ясная Поляна» Льва Толстого и опубликованными в нем работами крестьянских детей открыто восхищался (но, несмотря на это, в начальные школы журнал не допустили). Без меры услужливую книгу крестьянина Савченкова «Святость царского имени» разгромил. А фрагмент из романа Достоевского «Преступление и наказание» со сценой смерти раздавленного каретой Мармеладова для чтения в школах не рекомендовал, мотивируя свою позицию тем, что жестокая сцена может дурно повлиять на сознание ребенка. Правда отказ он постарался смягчить комплиментами «мастерству и теплоте отличающих г. Достоевского человеколюбивых чувств»736.
В истовости, которую проявлял Лесков на службе, словно бы сказывалось стремление показать, что отсутствие у него университетского образования ничего не значит, что он ничем не хуже ученых мужей. Сама стилистика его рецензий – например на книгу «Безоброчный» Ф. Д. Нефедова (1873) – выдавала желание звучать внушительно:
«В описаниях природы и сцен крестьянского быта преизобилует необыкновенно изысканная, но неудачная манерность и слащавая сентиментальность, вовсе к этому жанру не идущая… Манерность описания здесь усиливается от многосоставных прилагательных, чрезвычайной длины периодов, в которых иногда вовсе нет ясного смысла, как, например, на стр. 58 о “тайне сжатого поля”»737.
«В описаниях природы и сцен крестьянского быта преизобилует необыкновенно изысканная, но неудачная манерность и слащавая сентиментальность, вовсе к этому жанру не идущая… Манерность описания здесь усиливается от многосоставных прилагательных, чрезвычайной длины периодов, в которых иногда вовсе нет ясного смысла, как, например, на стр. 58 о “тайне сжатого поля”»737.