Стешка заволновалась, встала со стула, заходила по комнате, на стене заметалась ее тонкая тень.

— Я так боюсь, что и его убьют, проснусь ночью и мысль страшная сердце холодит — убьют его, убьют, чует мое сердце, убьют его, Даша.

— Ну, что ты, Стеша, — пытаюсь я утешить ее, а самой страшно так, что озноб даже схватил. Стеша всегда была какой-то вещей, что скажет, то и сбудется. Да неужто Лешку убьют?

А Стеша продолжает:

— Написал мне Алексей, встретился он на фронте с Петей Жучковым. И спрашивает меня, передать ли ему от меня привет. Я написала, мол, не надо привета передавать, Лешка на это ответил: «Спасибо». Такой заботливый Леша. Пете с Катей отдельные письма пишет. Ласковые. И Васе со Степой прислал письмо. На заводе женщины меня очень жалеют, Павла-то все знали, любили его очень. А я теперь по 280 процентов нормы даю. Ребята, Васька и Степка, очень переживали похоронную, крепко привязались они к Павлу, уважали, любили его. Васька-то все только хмурился, а Степка взахлеб ревел. Степка-то проще Васьки, с ним легче. Но, в общем, оба парня меня слушаются, из моей власти не выходят. Васька и Степка, как получили похоронку, по 130 процентов нормы дают, — говорят, стараются для Павла, фотографии ребят на Доску почета повесили. Васька-то хорошо справляется, а Степке тяжело. Только он молчит, старается сверх сил, а сам устает больно. Как на фронте полегчает, возьму Степку с завода, пусть учится, может, в институт попадет. Он способный. — Стешка говорила и говорила, и я чувствовала, что ей надо выговориться.

Стешка вдруг стала вспоминать Высокое, мать, бабку свою. И вдруг просит меня:

— Расскажи мне про последние дни бабки.

Я удивилась. Никогда раньше не просила она меня об этом. Стала рассказывать, гляжу — у Стешки на глазах слезы показались.

— И как она меня в город отпустила? — с тоской говорит она, — сплоховали мы с ней, сплоховали.

И вдруг Стешка оживляется.

— Ах, Даша, а край-то какой наш богатый! Только подумать, и чего у нас нет, — озимая пшеница, лучше нашей рязанской, поди, нигде нет, яровая пшеница, а рожь, а овес! Просо у нас богатое, гречиха, а уж картошка-то, картошка-то какая! В Москве такую и не видят! Горох у нас, чечевица, свекла сахарная! Как подумаешь об этаком богатстве — душа поет, радуется! Зимой выйдешь в поле — снега, снега, конца края им нету, а белизна-то какая, глаза слепит! Снег волнами лежит, как ветер дул, на солнце блестит, серебром отливает! — вспоминает Стешка. — А весной, когда пахать начинаешь… Ах, Даня, в поле бы сейчас, к земле прильнуть — и все горе бы отступило! Отступило бы, Даня! Да я бы сейчас…