Московские толстосумы торжественно обещали поддержать выступление Корнилова, но ни ему, ни генералу Каледину гроша не удалось получить с них, даже для пропитания семейств арестованных по этому делу офицеров. Только унизительными просьбами смог Деникин добиться от богатейшего города Ростова двух миллионов «Керенскими»³ на нужды Ледяного похода. Москва ответила на просьбу генерала Алексеева о денежной помощи готовностью отдать «все» для отечества, но дала 800 000 рублей в то время как представители иностранных держав присылали ему 10 000 000.

Корнет Марков⁴ утверждает, что Царской семье не удалось бежать за невозможностью собрать необходимые для того средства, и лишь усиленными стараниями фрейлины Вырубовой, обегавшей все пороги, получались гроши, на которые питалась Царская семья в Тобольске и Екатеринбурге.

Генерал Кутепов⁵ располагал не более чем двумястами тысяч франков, несмотря на достаточное количество богатых эмигрантов, проживавших в Париже.

И каждый раз, когда ход исторических событий призывал эту общественность к экзамену, она не выдерживала его, оставалась к этому совершенно равнодушной и продолжала вести народ от одного позорного поражения к другому, еще позорнейшему. Ни Цусима, ни революция, ни неслыханно позорно проигранная война, ничто не могло заставить обывателя отождествлять себя с государством, почувствовать себя его органической частью и отрешиться от своего равнодушия ко всему общественному.

Милюков, Родичев⁶, Керенский и прочие «передовые люди» наивно верившие, что достаточно свергнуть Царя, чтобы превратить вчерашнего обывателя в гражданина, упускали из виду только одно — природу этих людей. Они забывали, что создавшая эту природу культура, вырабатывалась столетиями, и что изменить ее не в состоянии была никакая революция.

II. Взбунтовавшиеся рабы

II. Взбунтовавшиеся рабы

Наша общественность в первые месяцы революции. — Лозунг В. Ленина «Долой войну». — Захват власти

А. Керенский вошел в анналы русской революции с эпитетом «главноуговаривающий», но из многих томов, которые составили бы полное собрание его словесных импровизаций, исторический интерес сохраняют только два слова: «взбунтовавшиеся рабы». В этом гневном окрике и только в нем одном прозвучала реальная правда. Все остальные слова были не более как иллюзии его несчастного сердца.

«Все позволено», — вот что ответили взбунтовавшиеся рабы на его призывы к строительству новой жизни.

С первых же дней февральской революции начался неудержимый развал и распад государства. Начался разгул себялюбивых притязаний, полное забвение всякого долга, полное пренебрежение безопасности государства и захвата его врагом, и абсолютное безразличие к чести нации.