Она же, эта наша общественность, заставляла и самого великого Пушкина скорбеть о том, что, обладая умом и талантом, он родился в России и русским. «Я, — пишет он, — презираю свой народ с головы до ног, но мне досадно, если иностранцы разделяют со мной это чувство». Про нее лучший русский сатирик Салтыков-Щедрин сказал: «Спросите русского, что есть истина, он вам ответит: „распивочно и на вынос“». Устами Свидригайлова Достоевский характеризует ее так: «Русский человек мерзавец своей души и подлец своего отечества». Тургенев писал Достоевскому, что его произведение «Дым» продиктовано убеждением, что если бы вся Россия провалилась, то от этого бы не было никакого убытка человечеству.

От этой общественности ушел в свой фантастический мир Л. Толстой, от нее бежал за границу Тургенев, Гоголь и лучший из русских музыкантов Глинка. «Единственное чего я хочу, — крикнул композитор, переезжая границу, — это никогда больше не возвращаться в эту страну». Пожелание это, впоследствии осуществившееся, относилось не к самодержавию, никогда Глинку не беспокоившего, а к той общественности, которая затравила музыканта так же, как до того она свела его в могилу своего лучшего поэта Пушкина.

«Все рабы и рабы, — замечает по поводу писем Иоанна Грозного наш знаменитый историк Ключевский, — и никого больше кроме рабов». И через триста лет после эпохи грозного Царя писатель Чернышевский бросает русской общественности те же жестокие слова: «Жалкая нация — сверху донизу все рабы».

вторит ему поэт Лермонтов.

И такое же презрение вызывает эта общественность в нашем современнике, очевидце сибирской эпопеи генерале бароне Будберге.

«Наш трусливый обыватель, — пишет военный министр адмирала Колчака, — будет петь молебны, будет захлебываться от радости по поводу победы, со слюной будет смаковать все подробности разных спасительных для него одолений. Он будет выносить потрясающие резолюции и храбро, шумно требовать решительного наступления, но в тоже время он не даст ни гроша на нужды армии, он облазит все пороги и пойдет на всякую гадость, чтобы спасти себя и своих близких от грязной неприятности попасть на фронт или подвергнуться каким-либо лишениям. Он бесконечно далек от мысли, положить свой живот за какое-то отечество и считает, что это обязаны делать все, кроме его самого и его детей. Зато он считает непреложным, что отечество обязано охранять его живот, оберегать от красных покушений его капиталы и бебехи. Он делается весьма крикливым, если считает, что отечество недостаточно надежно его охраняет, и готов тогда насадить ежей за пазуху всем, кого считает в этом виновным. Но если, Боже упаси, ничто не выручит и на него все же навалится красная напасть, то он сожмется, тоже покраснеет и будет стараться потрафлять на нового повелителя, молясь всем угодникам об его гибели, но не даст ни одного гроша и не сделает ни одного опасного жеста».