Так описывается место действия. А герои? Дошкольник – глазами взрослых; надоеда, Божье наказание, дерзкий сопляк, упрямый щенок. Юная мегера, которая самой себе кажется изысканной, образцом хороших манер, а компании – обидчивой соплячкой. Задиристые и спокойные, робкие и любопытные, старшие и младшие, мальчики и девочки. Доктор устраивал лодочные прогулки, вечерние собрания Научного общества, учил драться согласно плану и придумывать оригинальные обзывательства: «перпетуум мобиле», «люксторпедо», «фа мажор».

Действительность, описанная в «Шутливой педагогике», отражена и в другом, потемневшем от времени зеркале. Ханя Ротванд девочкой все довоенные каникулы проводила в Менженине. Ее мать, Янина Ротванд, впоследствии Вжоско, была теософкой, членом ложи «Le Droit Humain». Может, это она уговорила Корчака вступить в орден? Они хорошо знали друг друга. Когда Янина овдовела и оказалась в тяжелом материальном положении, Доктору помог ей устроиться работать в «Наш дом» и поместить дочь в тамошний интернат. Ханя, впоследствии Ханна Руднянская, годы спустя записывала свои воспоминания, связанные с Доктором, и рассказывала о нем в беседе, записанной на диктофон Кристиной Шмерук. Маленькая книжечка под названием «Корчак, Токажевский и мы» вышла уже после ее смерти, в 2005 году. Я украла это название для главы о Менженине, поскольку оно емко характеризует многоуровневость их жизни там и тогда.

В воспоминаниях Руднянской изображение Корчака – неяркое, нерезкое:

Разжигали костры и, как всегда у костра, пели, танцевали, разыгрывали разные сценки. К костру приходила молодежь из деревни. А иногда и не только молодежь. Были купания в Буге, походы – пешком, на телегах или на лодках. <…> Доктор в своей черной куртке из альпаки: сидит на лежаке в тени, на так называемой маленькой полянке, сзади, за имением, читает какую-нибудь толстую книгу, а рядом обычно целая орава нас, детей <…>.

Перед имением густые заросли сирени, ниже – акациевая роща и поляна, а на ней волейбольное поле. Доктор – судья <…>.

Или вечерние разговоры под звездным небом. Мы все говорим вполголоса, словно боясь спугнуть тишину. Внизу шумит Буг, на его черной, гладкой поверхности отражаются звезды и месяц, по ту сторону тополя, они тоже черные, но ясно выделяются на фоне воды и неба <…>.

В каком-то году Доктор жил в небольшой комнатке на втором этаже, окнами на север. Именно в этой комнате, своим первым детским аппаратом, я делала – найденные спустя сорок лет – снимки Доктора. Делала их со страхом, потому что еще не знала, что портреты лучше всего выходят в помещении с северным освещением. <…>