В бальном зале с зеркалами на третьем этаже проводились торжества, поскольку Доктор, верный своему принципу, что детям, помимо еды, нужна духовная пища, до самого конца устраивал для них разные интеллектуальные игры: они читали вслух, рассказывали сказки, ставили спектакли. Молодые воспитатели спали там же, где и дети. Пани Стефа поселилась в канцелярии. Корчак поставил свою кровать за фанерной перегородкой в изоляторе для больных детей.

Вскоре после переезда интернат посетила начинающая журналистка Гута Эйзенцвайг; о своих впечатлениях она рассказала в репортаже, напечатанном в «Газете жидовской». Эта газета, которой владели немцы, содержала прежде всего пропагандистские материалы, но в ней можно найти и множество интересных сведений. Статья, озаглавленная «Дом Януша Корчака для сирот – дело великого друга детей» сочится патокой, но позволяет заглянуть в те призрачные интерьеры, где среди зеркал, шкафов и ширм Доктор играл с детьми в игру под названием «нормальная жизнь»:

На первый взгляд, казалось бы, здесь царит беспорядок, но какое там! При более близком знакомстве выявляется дивная организованность и, что самое удивительное! – организованность, характерная для ребенка, который умудряется своими маленькими, зачастую беспомощными ручками в одной маленькой коробочке обустроить себе прекрасную трех– или даже четырехкомнатную квартиру. И если взрослые скептически покачают головой – ребенок покажет тебе каждую комнату, каждый угол и объяснит их назначение. И действительно, приходится с удивлением признать, что все построено мастерски.

Автор статьи задает вопрос: «Дети, вам тут хорошо?» В ответ «глаза наполняются блеском, на бледных щеках проступает легкий румянец, а маленькие ротики говорят и говорят…». Все состязаются в рассказах о доброте Доктора, «…если накричит на кого-то из детей – то потом вечером или через час приходит и просит прощения. Так ласково говорит и целует, что каждый ребенок сразу же все забывает»{398}.

Корчак, описанный как «великая душа», «гордость еврейского населения Варшавы», пришел в ярость, прочтя эти приторные похвалы, и написал открытое письмо редактору «Газеты жидовской»:

Дом сирот не был, не является, не будет Домом сирот Корчака. Я слишком мал, слаб и глуп для того, чтобы без малого две сотни детей отобрать, одеть, собрать – накормить, обогреть – окружить опекой и проводить в жизнь… Эту великую работу проделали совместными усилиями сотни людей доброй воли <…>{399}

Бедная Гута Эйзенцвайг. Ей, верно, незаслуженно влетело. Она наверняка хотела сентиментальным тоном репортажа смягчить сердца каких-нибудь влиятельных персон, чтобы раздобыть где-то дополнительные порции гороха, крупы, масла для приюта, напоминая о популярности Доктора и международной славе его учреждения. Ведь она не могла не видеть отчаяние, что скрывалось под игрой в дом.