Рузя – Ружа Липец-Якубовская, – бывшая воспитанница Дома сирот; получила высшее педагогическое образование в Бельгии, потом работала в Доме воспитательницей.

Другие: панна Натя – Наталия Поз; в детстве она перенесла болезнь Гейне-Медина и осталась инвалидом; панна Натя много лет заведовала канцелярией Дома. Ружа Азрилевич-Штокман, вдова Юзефа Штокмана, мать маленькой Ромци и сестра Генрика, – многолетняя экономка Дома. Старый Генрик Астерблюм – секретарь совета общества «Помощь сиротам» и бухгалтер. Дора Сольницкая – сборщик членских взносов Общества. Трудно упомнить всех, особенно «приходящих», тех, кто не жил в Доме. А присматривала за всем пани Стефа, мать Дома сирот.

В уцелевших остатках архива Дома есть статьи Корчака тех лет, написанные для домашней газеты. Благодаря им мы знаем, какое серьезное терапевтическое значение он придавал настрою детей, и потому убеждал воспитанников верить, что они выживут, мечтать о том, что будут делать после войны, и хранить в памяти то, что происходит с ними сейчас.

Он повторял, как заклинание:

Вы будете помнить много разных дорог и улиц – и улицу Слискую, и этот дом, который не наш, и мы – не его. <…>

Будете помнить переезд и беспорядок первых дней и недель, темный класс на первом этаже, светлую комнату на четвертом… А те, кто учится рисовать, будут помнить комнатку на чердаке с небеленым потолком и красными стенами, на которых развешано сто пятьдесят картинок.

На входной двери была надпись:

«Господин вор, пожалуйста, не ломайте замок, потому что комната пуста, а заперта только для того, чтобы гости народной кухни не пачкали пол».

Каждый раз, видя горстку обгорелых спичек, кто-то будет вспоминать Альберта и спрашивать:

– На ком он женился? Сколько у него детей? Как ему живется – и стал ли он художником или занимается чем-то другим?

Каждый раз, слыша музыку вечером, кто-то будет вспоминать Лютека и его вечерние концерты по пятницам.

А потом выстроятся длинной чередой все остальные и всё остальное.

Ящик найденных вещей, суд, домашняя субботняя газета, плебисцит, степени приязни, экзамен по чтению, прочитанные книги, военный суп, который один раз был вкусный, а три раза так себе – еврейский, геттовый, военный.

Многое всегда забывается – неинтересное и неважное.

Но выставку изящных искусств и академию художеств под самой крышей ученики будут помнить всегда{402}.

Время плотно заполняли занятиями. Не оставляли места для страха. В Доме царило довоенное расписание и соблюдался режим дня. Дети учились, следили за чистотой и порядком, помогали на кухне и в швейной мастерской, старшие заботились о младших. Воспитанников, как и до войны, каждую неделю взвешивали и обмеряли. Потери в весе становились сильнее с каждой неделей, что было постоянным источником тревоги. А ведь, по меркам гетто, их кормили не худшим образом: утром хлеб и эрзац-кофе или чай с сахарином, в обед суп, «один раз вкусный, а три раза так себе», картофель или каша с брюквой, с морковью, иногда в нее добавляли конскую кровь, чтобы восполнить недостаток витаминов. Иногда конина. Вечером снова хлеб или каша. Иногда попадались какие-то необыкновенные лакомства из заграничных посылок, которые не были доставлены, поскольку адресаты уже умерли. Содержимое таких посылок почта отдавала детским домам. Были также какие-то выделенные правительством порции сахара, сгущенного молока, рыбьего жира.