Читаем «Путешествие в Арзрум»: «Перед нами блистала речка, через которую мы должны были переправиться. “Вот и Арапчай”, – сказал мне казак. Арапчай! Наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня нечто таинственное, с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван, я всё еще находился в России…»

5

Невыездной…

Но Поэзия не знает государственных границ и не останавливает коня на завоеванной территории.

В Болдинской глуши, далекой вотчине, где (шутил Пушкин) «водятся курицы, петухи и медведи», счастливой осенью 1830 года (великая и непостижимая Болдинская осень!) воображение уносит поэта в средневековую Германию, в Вену 18-го столетия, в чумной Лондон 1600-х годов, в вечный Мадрид Дон Гуана. А за окном – «избушек ряд убогий, за ними чернозем, равнины скат отлогий, над ними серых туч густая полоса»…

Там же, в Болдине, он обрывает стихотворный отрывок «Осень» недописанной строфой-строкой: «Плывет… Куда ж нам плыть?..»

Корабль Поэзии замер вознесенный на гребень волны.

Вдохновение, Творчество обращены в бесконечность.

Но в черновой рукописи «Осени» – пробы продолжения.

Пушкин намечает карту своих поэтических раздумий. «Египет колоссальный». Эллада. Италия («тень Везувия»). «Скупая Лапландия». «Младая Америка». «Скалы дикие Шотландии печальной». «Швейцарии ландшафт пирамидальный». (Но тут же – Кавказ, Молдавия и… губерния Псковска́я.)

В нижегородском селе вместе с «Медным всадником» и «Пиковой дамой», двумя самыми петербургскими повестями – одна в стихах, другая в прозе, вместе с «Историей пугачевского бунта» (здесь места событий – Волга, Урал, Оренбург) пишется поэма «Анджело» – на тему драмы Шекспира «Мера за меру». Действие поэмы разворачивается «в одном из городов Италии счастливой».

Перед взором его «избушек ряд убогий», «серых туч густая полоса» («где нивы светлые? где темные леса? где речка?»), на дворе к тому же последние числа ноября (по-нынешнему уже декабрь), снегу насыпало, а поэтическая мечта уносит его к берегам отчизны дальной – туда «…где неба своды / Сияют в блеске голубом, / Где тень олив легла на воды»…

Одна строка, единственная подробность, – но поди найди в русской поэзии такую Италию, как эта, угаданная воображением Пушкина и запечатленная единственной строкой, единственной подробностью!..