У причала Сан-Микеле сейчас деловито швартуются похоронные катера, с венками на крыше кабины и гробом внутри, как когда-то сюда причаливали скорбные гондолы, отделанные золотом и черным траурным бархатом. Город мертвых, как и каждый город, разделен на улицы и площади. Стены с урнами и ряды кипарисов обрамляют строгие порядки могил: и здесь люди разделяются по национальности и вероисповеданию, по богатству и знатности. Стрелки с краткими надписями, как дорожные знаки, указывают путнику тропу к заветному склепу: туристическая Венеция требует своей дани. Церковный служка продает путеводители по кладбищу Сан-Микеле, в нем много славных имен. Здесь покоится композитор Луиджи Ноно, дирижер и потомок знаменитого скрипичного мастера Антонио Гварнери. Толпы японцев, энергично топчущих улочки Венеции, приносят сюда цветы на могилу почитаемого ими художника Кореано Огаты…

Бродский – не единственный русский на этом кладбище. Через стену на греко-православной части покоятся Сергей Дягилев и Игорь Стравинский. Дягилев объяснился, почему он здесь. «Венеция стала настоящей вдохновительницей наших успокоений», – выбито на его памятнике.

Бродский не единственный поэт на этом кладбище. В десяти метрах – могила противоречивого беглеца из Нового Света Эзры Паунда. Сначала Бродскому выбрали место совсем по соседству. Но когда вырыли могилу и гроб был установлен рядом на постаменте, выяснилось, что место это занято. И слава Богу. Слишком близкое соседство двух поэтов поневоле сужало бы ассоциации, в то время как там, где сейчас находится Иосиф Бродский, – речь, понятно, не о земле, а о небе, – компания, хоть и небольшая, но великая. Там его любимые Оден и Цветаева, Ахматова и Рильке… Пушкин и Данте тоже там.

При жизни Иосиф Бродский был удостоен двух главных наград. Шведская академия присудила ему Нобелевскую премию. Это не бесспорный знак мирового признания, но более авторитетного нет. За двадцать лет до этого районный ленинградский суд, за которым маячила тень партийного ареопага, наградил его титулом «тунеядец». Акт по-своему справедливый. От поэта нет пользы – во всяком случае, власти. Там, где царит поэзия, нет места мирской суете и произволу. Там торжествует красота и человек свободен. Тунеядца увенчали сначала ссылкой, а потом высылкой. Поэта официально признали в его статусе гражданина мира.

Четверо дюжих молодцов вполне шекспировского вида тут же на глазах у собравшихся выкопали новую могилу. Именно туда и был опущен отделанный орехом гроб, прибывший из Нью-Йорка.

Вся церемония была простой и строгой. Стояла тишина, был слышен только плеск воды за оградой. Собралось сотни полторы людей – родственники, друзья и знакомые из России и Франции, из Америки и Италии. Михаил Барышников, Юз Алешковский, старый польский поэт Чеслав Милош, нобелевский лауреат, которого много переводил Бродский. Друзья молодости – Анатолий Найман и Евгений Рейн. Найман высыпал в могилу землю, привезенную им с Васильевского острова. «На Васильевский остров я приду умирать…»