Перед отъездом Алёша оставил мне, на всякий случай, телефоны и имена людей, к которым нужно обратиться, если я всё же решусь на эту авантюру. Я позвонил, мне назначили одну встречу, потом другую, устроили тестирование моего английского, потом собеседование, и сказали «ждать». И свершилось чудо: меня утвердили на эту ответственную должность. Я не сомневаюсь, что это чудо совершилось только потому, что меня рекомендовал Алексей Букалов.

Незадолго до моего предстоящего отъезда в Сомали Алёша прислал мне письмо (я храню его до сих пор) с подробными инструкциями, что брать с собой – самое необходимое, сувениры, подарки, и с разными полезными советами. А ещё это письмо содержало очень тронувшее меня предложение – первое время, пока все организуется, пожить у них: «квартира большая, есть домработница, будет готовить на всех и стирать соответственно».

Так судьба подарила мне год очень тесного, почти повседневного, общения с человеком, который стал мне самым близким другом до конца своих дней.

Вообще-то, в Могадишо (столице Сомали) мы находились в разных «весовых категориях»: он – посольский работник, а я – сотрудник «организации по оказанию помощи развивающимся странам». Обычно эти категории почти не пересекались, и наша дружба вызывала косые взгляды с обеих сторон. Мне на это было наплевать, я был человеком со стороны и через год должен был вернуться в свою обычную жизнь, в свой круг общения. Алексей же был человеком «системы» и, казалось бы, должен был строго придерживаться её норм и традиций.

И вот здесь я открыл в нём черту, которая, по-моему, вообще была доминантной в его жизни: он был удивительно свободным человеком, внутренне свободным. Этим он заметно отличался от окружающих, он оставался таким постоянно, при всех обстоятельствах, которые далеко не всегда ему благоприятствовали. Это никогда не носило вызывающий, демонстративный характер, это была его сущность, которой он не изменял даже в системе, где эта черта приветствовалась наименее всего. Он сохранял эту внутреннюю свободу в любых ситуациях.

В Могадишо была довольно большая итальянская колония, был итальянский клуб. В то замечательное время общение советских людей с иностранцами, особенно западными, вне рабочих контактов, мягко говоря, не поощрялось. А Букалов, который блестяще владел итальянским, общался, дружил с некоторыми итальянцами, ходил иногда в итальянский клуб. Насколько я помню, никто другой не мог или не хотел себе это позволить, а Букалову это сходило с рук.

Знаю, что сейчас некоторые могут подумать. Как говорится, «в связях, порочащих его, замечен не был» (в дальнейшем я мог неоднократно убедиться в обратном). Вполне возможно, что начальство сочло, что такой блестящий человек, как Букалов, может способствовать созданию у итальянцев благоприятного образа советского человека.