В 1973 году американские и вьетнамские лидеры согласились прекратить войну. Борьба за гражданские права с улиц дошла до судов и федеральных законодательных органов. Бой за боем, вызов за вызовом, Али выглядел победителем, как по волшебству всегда оказываясь на правильной стороне каждого важного социального вопроса.

Даже в своих отношениях с «Нацией ислама» инстинкты и удача Али сослужили ему хорошую службу. Когда боксер впервые объявил о своей приверженности организации Элайджи Мухаммада, это стоило ему популярности и выгодных предложений. Этот поступок заставил его сделать мучительный выбор между своим другом Малкольмом Иксом и своим учителем Элайджей Мухаммадом. Вдобавок он стал изгоем среди приверженцев популярных движений за гражданские права. Но в тоже время «Нация» научила его дисциплине и концентрации, дала правила, по которым следует жить, привила чувство предназначения и братства. «Если бы не “Нация ислама”, – сказал Джин Килрой, – он, возможно, чистил бы автобусные станции в Луисвилле».

Даже последующее изгнание Али из «Нации ислама» сыграло ему на руку. «Нация» теряла свое влияние в американской культуре и начала угасать в начале 1970-х. Согласно расследованию, проведенному New York Times, у организации заканчивались средства, и некоторые из ее членов начали заниматься кражами, вымогательством и грабежами. С целью пополнить казну организации Мухаммед Али отправился в Ливию, где встретился с ливийским президентом Муаммаром Каддафи и угандийским диктатором Иди Амином, чтобы просить о займах и пожертвованиях. В Уганде Иди Амин захотел сразиться с Али и предложил ему 500 000 долларов наличными за эту высокую привилегию. Увидев, что Али колеблется, Амин направил на него пистолет: «А теперь что скажешь, Мухаммед Али?» Али сказал, что пришло время убираться из Уганды. Каддафи был дружелюбнее и предложил три миллиона долларов. Но у «Нации» были и другие проблемы. Элайджа Мухаммад был уже очень стар и, согласно «Times», потерял контроль над организацией. Замещая его, Джон Али, главный секретарь организации, искал финансирования у лидеров Ближнего Востока и обещал, что «Нация ислама» ослабит свою строгую антибелую риторику и будет двигаться в сторону более традиционного ислама. Неслучайно по мере того, как Мухаммед Али расчищал себе путь к чемпионату и испытывал рост популярности, он перестал говорить о космических кораблях, которые должны были стереть белую расу с лица земли. Он прекратил называть белых людей голубоглазыми дьяволами, прекратил восхвалять сторонников сегрегации, таких как Джордж Уоллес, и больше не появлялся в феске и бабочке на мусульманских собраниях. Если бы не молитвенный коврик в багажнике его машины и возгласы «чертов ниггер-уклонист», которые иногда раздавались в его адрес, он мало чем отличался бы от многих других американских героев спорта. В 1970-х было в порядке вещей увидеть в комнате белого мальчика-подростка постеры Али рядом с Марком Спитцем, Уолтом Фрейзером, Питом Роузом или Франко Харрисом.