“Правда” рассказывала и про успешную борьбу с немецкими диверсантами, которую вели-де не только белорусские, но и украинские крестьяне: “Крестьяне западных областей Украины и Белоруссии с первого дня войны проявляют высокую бдительность”. Не эти ли “бдительные” западно-украинские крестьяне будут сражаться в рядах Украинской повстанческой армии? А литовцы, латыши, эстонцы и без помощи немецких диверсантов стреляли в спину красноармейцам.

Первые тревожные новости Мур узнал не из газет, а из бесед с Ильей Эренбургом и Митей Сеземаном. Митя располагал сведениями от Ирины Горошевской: “Митя мне объявил, что Вильна (Вильнюс. – С.Б.) взята немцами – так ему сказала Ирина”. К Эренбургу Мур и Цветаева обратились за помощью в поисках новой квартиры, но Эренбург сказал, что ничего предпринять нельзя, что “война занимает абсолютно все мысли”, “что немцы предприняли огромное наступление, что война очень серьезная…”⁹⁰⁷

Но летом 1941-го Мур не терял веры в победу Красной армии: “В войне против СССР Гитлер обретет свою могилу. Эта война для него последняя”⁹⁰⁸, – предсказывал Мур, начитавшись “Правды”. Так и сбудется – только ни ему, ни Цветаевой не суждено дожить до победы.

Александр Сергеевич

Александр Сергеевич

В Москве 1941 года Мур и Цветаева не были одиноки. “Есть друзья, – не много, но преданные”⁹⁰⁹, – писала Марина Ивановна Але. Среди этих немногих – Вера Меркурьева, Инна Кочеткова и ее муж, поэт и переводчик А.С.Кочетков: “…красная девица – очень стыдливый и краснеющий, с робким голоском. Круглолиц, румян, носит бачки и носит имя Пушкина – Александр Сергеевич”, – так описывал Кочеткова поэт и фотограф Лев Горнунг, знавший его еще в двадцатые годы. “Он носил рубашки с отложным воротником, как у Байрона, в осеннюю погоду он надевал широкий черный плащ без рукавов и мягкую черную шляпу с широкими полями”.⁹¹⁰ Был он вежлив, добр, сентиментален и в то же время ироничен. Его манеры казались старомодными для сталинской Москвы. Он не кивал, а раскланивался. Вместо того чтобы по-коммунистически пожать женщине руку, он изящно наклонялся и поданную для рукопожатия руку целовал. Муру он показался совершенно чеховским персонажем. Человеком хорошим, но безвольным и слабым.

Кочетков сотрудничал с “Интернациональной литературой” и “Дружбой народов”, переводил Шиллера и Гёте, любимого в советской стране Беранже и поэтов советской Армении. В 1938-м Кочетков участвовал в переводе армянского эпоса “Давид Сасунский”. За такую работу хорошо платили. Деньги он тратил на любимую жену Инну Григорьевну и поэтессу Веру Меркурьеву. К Вере Александровне он относился с такой нежностью и таким почтением, что ходили слухи, будто Кочетков – ее незаконнорожденный сын. Это было, конечно, не так. Мать Кочеткова жила в Кисловодске, и заботливый Александр Сергеевич регулярно посылал ей деньги.