Метро работало до восьми вечера, после чего его превращали в огромное бомбоубежище. Самое надежное и относительно комфортабельное: в метро не только оборудовали туалеты, но даже установили фонтанчики с питьевой водой. На рельсы укладывали деревянные щиты, чтобы и это пространство можно было использовать. Их убирали ранним утром – перед открытием движения. Осенью 1941-го в метро спасались от бомбежек до 300 000 человек.

Гораздо хуже было тем, кому пришлось укрываться в обычных бомбоубежищах, то есть в укрепленных кирпичами подвалах зданий вроде подвала дома на Покровском бульваре, над оборудованием которого еще летом поработал Мур. Если были окна, их заклеивали и плотно закрывали. Двери также закрывались, чтобы с улицы не залетали осколки фугасных бомб или зенитных снарядов. Зенитные снаряды, разрываясь в воздухе, падали на площади и улицы целым дождем осколков. Это была еще одна опасность, заставлявшая людей прятаться в укрытиях. Устроить в таких убежищах ватерклозеты было невозможно, поэтому вместо туалетов, согласно специально разработанной инструкции, устанавливали так называемые пудр-клозеты – усовершенствованный вариант тюремной параши. Дно емкости для нечистот засыпалось опилками, торфом или песком, что позволяло несколько уменьшить специфический запах. Наспех сколоченная кабинка защищала от посторонних взглядов. Норма – один клозет на 80 человек.

Сидеть в темном бомбоубежище, дышать испарениями немытых тел и запахом пудр-клозета многим очень быстро надоело. Самые смелые уже привыкли к бомбежкам и не спешили в убежище даже после сигнала воздушной тревоги. Убьет так убьет, значит – судьба. Мур был одним из таких москвичей. Первую бомбежку он пересидел в убежище, но потом, случалось, оставался у себя в комнате. Пока тетя Лиля с подругой Зинаидой Ширкевич сидели в подвале, Мур писал дневник или читал любимого Поля Валери. Впрочем, в начале октября немцы Москву не бомбили. Всю свою авиацию они бросили против советских армий, окруженных в котлах под Вязьмой и Брянском. В Москве еще не знали о трагедии на Западном фронте, но тревога в городе постепенно нарастала. Фронт всё приближался, город стал почти прифронтовым.

“За спиной Пушкина расселилась странная семья невиданных зверей – аэростатов, они заняли весь бульвар до памятника Тимирязеву, – вспоминала Лидия Либединская. – По утрам они мирно дремали на газонах, потом девушки в пилотках и военных гимнастерках водили их на поводу по улицам: аэростаты плыли над тротуарами, медлительные, важные и непонятно-послушные. А вечером, когда золотая летняя заря гасла и всё не могла погаснуть над темной, без единого огня Москвой, аэростаты поднимались в небо, их было многое множество, небо казалось испещренным телеграфными черточками и тире – аэростаты несли караульную службу…”^10191020