Упомянув выше о том, что судовое начальство, несомненно осведомленное о том, кто мы такие, тщательно скрывало эту осведомленность, я добавлю здесь, что оно, очевидно, дало соответственные инструкции и прочему персоналу судна. Помню, как в первые дни нашего пребывания на «Сейо-Мару» один молодой матросик очень приветливо улыбался при встрече со мной; несколько раз, проходя мимо, он дружески похлопывал меня по плечу, говорил «You are a gentlman»[178] и вдруг ни с того ни с сего перестал замечать меня. Ну да это, пожалуй, и лучше.

У Гавай простояли сутки и затем пошли к Илу, самому большому острову Гавайского архипелага, на котором находится знаменитый беспрерывно действующий вулкан Мауна-кеа. На этом острове живет уже около 200 тысяч японцев, на плантациях сахарного тростника, и там мы должны были высадить часть пассажиров и выгрузить порядочно риса и других продуктов для надобностей колонистов.

К Илу мы подошли на рассвете и стали на якорь в расстоянии около километра от берега. Высадка пассажиров и выгрузка производилась на большие плоскодонные шаланды, которые затем медленно буксировались маленькими пароходиками к берегу. Здесь нас, трюмных обитателей, ожидало новое разочарование: запрет съезда на берег, а так хотелось посмотреть на мировую достопримечательность – кипящий вулкан. Наши спутники второго класса, Руденский, Никольский и Бурышкин, получили разрешение. Поездка их заняла около суток, так как вулкан находится в отдаленной части острова. Попали они туда ночью. Вулкан был в сравнительно спокойном состоянии, и дно его кратера, по их описанию, не представляло сплошного огненного моря, а, скорее, напоминало обширный город с ярко-освещенными улицами и светлыми точками наподобие окон в темных массах полуостывших шлаков. В общем, впечатление было сильное, и они не жалели, что истратили по тридцать долларов с человека за это удовольствие. Последнее обстоятельство послужило нам некоторым утешением; даже при разрешении съезда на берег экскурсия эта была нам не по карману.

Более полутора суток стояли мы у Илу, наблюдая от нечего делать за выгрузкой. Любовался я могучей мускулатурой профессиональных грузчиков. Их было две артели; одна из японцев, другая из канаков. Не знаю, какой отдать предпочтение. Канаки – рослый, красивый народ; сложены как Аполлоны Бельведерские; гибкие, проворные атлеты. Японцы – коренастые, гориллобразные, с чудовищными плечами, на которых буграми вздувались могучие мускулы. Тяжелые ящики по десять-двенадцать пудов весу[179]. Эти люди подхватывали из опускающейся на палубу шаланды сетки, как легонькие чемоданы, и мелкой рысцой растаскивали на своем хребте к бортам.