Посреди между дортуарами – рекреационная, в ней же и умывальники. Каждый дортуар рассчитан на пятьсот человек. Железные койки с проволочной сеткой вместо матраса в два яруса. Женщины размещаются в особом дортуаре отдельно от мужчин. Никаких вещей в дортуар вносить не полагается: все они сдаются в пакгауз в первом этаже, доступ куда разрешается с малыми перерывами в течение всего дня. В дортуар можно приносить лишь самое необходимое постельное белье; от казны ничего этого не полагается, да и слава Богу. Чистота прямо госпитальная. После полудня всем обитателям, невзирая на погоду, предлагается выйти на воздух, и производится капитальная чистка комнат. День начинается в восемь часов утра, когда в столовой на первом этаже подается парагвайский чай herba mata в суповых тарелках с ложками и по французской булке. В час дня дается обед, состоящий из двух блюд: тарелка супа – мясной бульон с вермишелью, лапшой или макаронами и мясное блюдо с гарниром из овощей и булка. В семь часов – ужин такого же состава. Временем своим обитатели отеля располагали совершенно свободно: могли выходить, когда хотели, но возвращаться для ночлега должны были не позже девяти часов. При каждом возвращении обязаны были предъявлять сторожу у ворот свои билеты, выданные администрацией отеля.

Во время нашего пребывания в отеле в нем было не более пятисот человек, большей частью немцев из провинций, отошедших от Германии и Австрии к вновь созданным государствам.

Устроив свои дела в отеле, мы отправились к посланнику Е. А. Штейну, к которому имели рекомендательное письмо от нашего посла в Японии, Крупенского. Штейн принял нас очень радушно и старался всячески рассеять наши мрачные мысли о будущем, надеясь благодаря своим связям благополучно разрешить роковой вопрос о хлебе насущном; категорически высказался лишь против нашего предположения устроиться всей артелью где-нибудь на сельских работах в campo[186].

– Вы не имеете представления об этих работах и об условиях, в которых приходится жить рабочим. Мне приходилось несколько раз присутствовать на них. Я был только зрителем и то изнывал от жары, видел те бараки, в которых живет этот люд. Это под силу только привычным ко всякого рода невзгодам нашим крестьянам, вам же об этом и думать нечего. Для вас поищем, и уверен, что найдем что-нибудь другое.

От Штейна отправились мы к отцу Изразцову, жившему на улице Брезиль в церковном доме, около церкви, построенной нашим правительством лет десять-пятнадцать назад. Отец Изразцов и матушка приняли нас очень тепло и радушно; тоже, подобно Штейну, старались разогнать наши печальные думы о будущем и со своей стороны обещали использовать все свои многочисленные и многолетние связи в аргентинском обществе для приискания нам какой-либо работы.