Между тем было бы несправедливо сказать, что в сербском Кабинете совсем не было бы способных людей. Кроме Пачу, который был сподвижником Пашича, но который был стар и болен, самым выдающимся членом Кабинета был министр путей сообщения Драшкович, лидер младорадикальной партии. Он был еще молодой, чрезвычайно привлекательный искренностью и горящий силой своего патриотизма человек. Вместе с тем он обладал редким в Сербии качеством деловитости; на слова его можно было надеяться больше, чем на слова других. А это много значило в Сербии, где славянская халатность давала себя чувствовать.

Из других министров я отмечу министра внутренних дел любу Иовановича; он был политический эмигрант, с умным, честным лицом, славившийся как хороший оратор. В Сербии все имеют свои прозвища и гораздо больше известны под этими прозвищами, чем по своим именам. Любу Иовановича звали «патах», что значит лапчатый гусь, потому что он ходил переваливающейся походкой. Министр просвета (народного просвещения) Давидович шел под прозвищем «мрав» («муравей»). Все это были очень милые и простые в обращении сербы. «Европейцем» в Кабинете слыл министр земледелия и торговли Войя Маринкович.

Он был из партии напрядняков – той самой, которая долгие годы держалась австрийской ориентации. Это не мешало ему быть шовинистом. Сербская культура сложилась в значительной степени под воздействием русской литературы и австрийского соседства. Россия была далеко, торговые отношения с ней были слабы. Сербии трудно было избавиться от экономической зависимости от Австрии. Будапешт и Вена были ближайшими европейскими центрами. Туда сербы ездили торговать, там они часто учились. При всей ненависти к швабам, сербы принимали их навыки, иногда даже их наружный облик. У швабов же они нередко перенимали полупрезрительное отношение к России, как «варварской стране». Маринкович вышел из этой австрофильской среды, но, как умный человек, применился к событиям и вовремя стал русофилом.

Больше всего мне приходилось иметь непосредственных отношений с Йованом Иовановичем. Война застала его сербским посланником в Вене. Пашич сделал его своим помощником по управлению Министерством иностранных дел. Он носил прозвище «пижон», данное ему со школьной скамьи. На самом деле это был человек очень неглупый, образованный, скромный в обращении и умеренный во взглядах. С ним было легко и приятно иметь дело.

Вообще говоря, в деловых отношениях я, как представитель России, встречал всегда предупредительность. В то же время я наталкивался на некоторые свойства сербского характера, которые портили мне немало крови. Ни на чье обещание нельзя было всецело положиться, особенно когда назначался какой-нибудь срок. То же самое происходило, когда дело шло о наведении каких-либо справок. Если справки наводились по одному и тому же вопросу в двух учреждениях, то нужно было заранее быть уверенным, что данные не будут сходиться. Иногда ответы были прямо противоположны. Прежде всего это происходило от отсутствия порядка, но, кроме того, тут играла роль одна особенность сербского характера: серб никогда не отвечал на вопрос, задаваясь лишь целью возможно правильнее и подробнее ответить, но когда его спрашивали о чем-нибудь, то он прежде всего вам задавался вопросом: для чего вы его об этом спрашиваете. Поэтому ответы в большинстве случаев бывали тенденциозны. Это я испытал не только в вопросах, имевших политический характер, но и в таких, которые не имели и отдаленного отношения к политике. Мне кажется, что эта черта сложилась под влиянием той обстановки, в которой испокон века жили сербы. Вся их история происходила в непрерывной борьбе, приучила их быть вечно настороже и хитрить. Так было в их отношениях с турками, с швабами и с болгарами.